– Что там такого важного, что вы влезли в мой кабинет, где свет не горел? Не могли написать по почте? Не могли оставить голосовое сообщение? – Его голос гремел, он трясся от гнева. Я понимала – он таким образом защищается. Значит, ему есть что скрывать.

Я выпрямилась, сделала невозмутимое лицо и поправила прогрессивные очки. Моё сердце разрывалось, в голове гудел рой пчёл. Я скомкала исписанный стикер и засунула его поглубже в карман платья, к флешке.

– Ладно, Рэймонд, забудьте об этом. Завтра поговорим. Знаете ли, люди всегда оставляют друг другу записки, ничего такого тут нет. Ваш кабинет – не Форт-Нокс[4].

Я, конечно, сказала чушь. От сотрудников «КоКо» ожидалось, что они будут как можно меньше тратить бумагу и как можно больше уважать неприкосновенность офисных помещений. Это в «Стоукс & Крейн» можно было ходить из кабинета в кабинет, а столы заваливать бумагами и книгами. Как настоящие юристы.

Как будто в ярости, я протолкнулась мимо Ханиуэлла в дверной проём, пулей метнулась в свой кабинет, схватила фотографию, на которой я и Генри, другую, на которой я, Тоби и тётя Вайолет, и что-то ещё, что могла схватить за десять секунд. Я так быстро вылетела из «КоКо», что можно было подумать, будто он горит. Не знаю, сколько времени спустя Ханиуэлл заметил всплывающее окно. Может быть, он отключил ноутбук от сети и ушёл, ничего не увидев до тех пор, пока не вернулся домой или в офис на следующий день. Мне не суждено было узнать.

Я ещё не была готова к побегу, но понимала, что выхода у меня нет. Я облажалась.

Я ворвалась в свой пентхаус, схватила походную сумку (ещё один урок тёти Вайолет), которая уже была набита сменной одеждой, туалетными принадлежностями, кроссовками от Ультрабуст, айфоном анонимной подставной компании и зарядным устройством, всеми моими очками. Вытащив из-под кровати крошечный сейф, достала оттуда несгораемый мешок с двадцатью тысячами всех номиналов и сунула туда же. Я уже бежала на кухню, чтобы взять личный ноутбук, когда заметила то, что меня шокировало.

Во-первых, на кухонной стойке стояла коробка с почтой, где лежал жёлтый пакет, в каких обычно присылают книги. Я не стала переворачивать пакет, чтобы увидеть отправителя, потому что моё внимание оттянула на себя коробка. Всю эту почту уборщица должна была принести и оставить, как обычно, в четверг. Но на квадратной коробке восемь на восемь стоял адрес и имя отправителя: ГЕНРИ ПАЛАНКЕРО. Мой Генри.

Я ахнула, и тут же произошло второе шокировавшее меня событие. Когда я уже собиралась схватить коробку Генри и бежать, зазвонил мой домашний телефон. Его пронзительный звук и нелепость того, что звонил он, а не фирменный айфон, как обычно, стали для меня разрывной гранатой. Я попятилась прочь от телефона, будто от маньяка с ножом, ошарашенно ожидая, когда сработает инстинкт бегства. На третьем звонке этот инстинкт подтолкнул меня мчаться к лифту, к машине, прочь из города.

Я не взяла свой личный ноутбук.

Я не перевернула жёлтый пакет. Я могу лишь предположить, что там была книга. Я не взяла коробку Генри.

Я не думала ни о чём, кроме того, что нужно бежать.

Телефон звонил, звонил и звонил, когда я уходила, и, клянусь, я слышала его звон, даже садясь в машину и выезжая из подвала здания.

Я снова и снова слышала слова тёти Вайолет, они стучали в моём мозгу: никогда не сомневайся, убегай в ту же секунду, как считаешь нужным, девочка. Если ошибёшься, ничего страшного. Ты всегда можешь вернуться. Но если ты права, у тебя будет ещё один день перед боем. Всегда, всегда доверяй своим инстинктам.

Я припарковала машину на стоянке за городом, поймала такси, попросила подбросить меня до автобусной станции в каком-то случайном городе на час ближе к Лене, заплатила наличными. Позвонила Лене из таксофона. Лена приехала за мной, и вот я здесь.