После этих слов деда резко обращается ко мне:

– Солнышко, принеси самовар, он стоит в сенцах.

Я, не задумываясь, встаю и несу самовар. И деда спрашивает меня:

– Что ты видишь за словом «Солнышко»?

– Солнышко греет. Оно нежное, с его приходом настроение хорошее и хочется одарить весь мир любовью. Солнышко создает тепло на душе, и мне от этого радостно и приятно.

– То есть, обращаясь к тебе, видя образ слова светлый, мы пробуждаем в тебе светлые стороны жизни. – заостряет мое внимание деда. – Сынок, подай мне тетрадь, которая лежит перед тобой.

Я без разговоров, не задумываясь, подаю тетрадь. И при этом чувствую на душе радость от своего действия. Да проговариваю:

– Мне становится приятно от того, что я подаю тетрадь. Словно наступает какой-то праздник.

А дедуля в ответ меня спрашивает:

– Что ты видишь за словом «Сынок»?

– Вижу, что я для вас родной и близкий. – проговариваю, что идет, – Чувствую себя в безопасности, что от вас нет угрозы, а наоборот вы меня поддержите. Вижу, что все мы равны друг с другом. А от вас идет любовь, и мне хочется одарить вас любовью в ответ.

– Ты хочешь сказать, что образ слова, с которым мы к тебе обращаемся, направляет тебя на такие поступки, да вызывает соответствующие чувства. – заостряет мое внимание деда Коля. – Я верно увидел?

Не задумываясь, отвечаю:

– Да.

А деда проговаривает:

– Вот от чего мы тебя называем не по имени, а сынком. Вот от чего наши предки свое дитя, пока оно не вышло на свой жизненный путь выполнения своей задачи этого воплощения, называли ребятенком, дитем, двухлеткой, пятилеткой, семилеткой, сынком, доченькой… То есть именами родства, пробуждающими чувства защищенности и любви. Этим обращением направляли ребенка на то, чтобы он опирался по жизни на свет. А обращения «Котик», «Зайчик», «Пушистик» – оборотни слов Света, призывающие нас сливаться с животиной в самих себе и в жизни опираться на опору тьмы, а не света.

Я соглашаюсь с дедом, но у меня свербит:

– От чего нельзя называть друг друга по имени, ведь в имени заложена задача и предназначение этого воплощения?

А деда смеется и говорит:

– На имя очень часто накладываются обиды, досады, разочарования, претензии, восприятие половинки в этот момент, настроение, состояние, боль… А это формирует образ половинки в этот момент. И когда мы называем друг друга по имени, этот образ накладывается на половинку, и половинка так себя и ведет. Вот, например, я сейчас вижу тебя немощным, бестолковым. И обращаюсь к тебе: Андрей, отодвинь от стола скамейку, на которой ты сидишь. Что ты при этом чувствуешь?

Меня всего корежит, и проговариваю:

– У меня нет сил, нет никакого желания отодвигать скамейку. Хочется на все наплевать и уйти. Сам что ли не можешь ее отодвинуть? Тебе надо – ты и двигай! А ко мне не лезь!

– Тааак, – радуется дедуля. – Я сейчас в хорошем настроении, хочется тебя одарить теплом, любовью, той радостью и восхищением, которое идет к тебе. В этом состоянии я обращаюсь к тебе: Андрей, помоги мне встать.

И во мне происходит что-то волшебное. Я мгновенно вскакиваю, не чувствуя веса тела, словно я пушинка, подбегаю к деду и, приподымая его под руки, помогаю ему встать. Да проговариваю:

– Во мне проснулась какая-то волшебная любвеобильная сила, пробудились к тебе чувства любви, огромная благодарность, бережность и восторг!

Я аж прослезился.

– Таким образом, когда обращаются к человеку по имени, то наложенный на это имя образ влияет на самого человека. – поясняет деда, – От этого издревле наши предки предпочитали называть друг друга нейтральным именем, которое несло светлый образ и не было подвержено настроению, чувствам, восприятию, боли.