«В разгул сталинских репрессий в Бутырках было около 30 000 заключённых.»
«В камерах, предназначенных в царские времена для одного человека, сидело по шестнадцати.»
«К 1937 году население в массе уже понимало, что жертвы репрессий ни в чём не виноваты.» [Удивительно, что так документально точно и подробно это изложил для читателей иностранный писатель. А в России так рассказал фактически только Хрущёв, да и то – по секрету, для съезда.]
«В тот период сотни тысяч людей были арестоаны только за то, что в прошлом по отношению к ним была допущена несправедливость.»
[Так и отец автора повестей в 1-м томе книги до войны фактически ни за что был исключён из партии, а после войны, на основе той же выдумки, был арестован. – Авт.]
«…Любое инакомыслие, даже самое безобидное, обычно заканчивалось лагерем.»
«В общем сто шестьдесят детей, главным образом в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, были арестованы и, после строгих допросов, признали себя виновными в шпионаже, террористических актах, измене и связях с гестапо.»
«…В общее число трудящихся 78 811 000 человек входило не менее 2 126 000 надсмотрщиков и надзирателей, не считая милицию и НКВД.»
[Если к этим более чем двум миллионам добавить всех, кто вершил террор, то, очевидно, цифра будет внушительная, а к ним ещё добавить их родственников, потомков, то и будет понятно, откуда набралось столько людей, голосующих за признание Сталина «великим» и оправдывающих его преступную деятельность. – Авт. ] [Это – ключевая мысль, вытекающая из сведений Конквеста в последнем абзаце.]
«Говорят, что следователи сталинского времени использовали список вопросов, составленный Святой Инквизицией в XVI веке.»
«Многие следователи НКВД сознавали абсолютную лживость обвинений и иногда даже признавались в этом…"
[Так было и с отцом автора повестей: первый следователь отказался от его дела, т. к. не смог найти никакой вины; дело передали другому, который всё и состряпал. – Авт.]
"Потом эти люди сами были ликвидированы. Им на смену пришли свежие, выкованные Сталиным, кадры, которые, казалось, больше верили в виновность осуждённых.» [Это – важные слова, подчёркивающие именно то, что при всей массовости репрессий их творец и организатор так всё обставил, что их исполнители и верили в виновность репрессированных, и в то же время боялись, хотя считали себя ни в чём не виноватыми, что их тоже могут репрессировать. Так и было потом ещё. – Авт.]
[Да, по собственному опыту, описанному здесь же в повестях, свидетельствую, что дважды, один раз, – почти 3 года в блокаде, второй, – при заключении отца в ГУЛАГе, мы всячески старались жить нормальной жизнью. Действительно, мы так устроены, что не хотим верить, что такое, невероятное, могло быть на самом деле. Для этого я и написал мои повести, и теперь привожу эти, насыщенные вопиющими, сходными с моими, фактами, документы. Через это надо, мыслями и правовой оценкой, пройти раз и навсегда, чтобы очиститься от него и направить страну к свету!]
«Многие люди были уничтожены без суда и следствия.»
«Распространённой формой приговора было «заключение без права переписки». А это даёт все основания полагать, что число уничтоженных людей было больше, чем приговорённых к казням…»
«Исполнители всех операций были перегружены донельзя, они бегали, метались, что называется, высунув языки. Не хватало транспорта, трещали от переполнения камеры, круглосуточно заседали судебные коллегии.»
«…Половина городского населения уже была занесена в чёрные списки НКВД… Всякие различия исчезли: было столько же оснований взять одного, как и другого и третьего…