– А потом мне позвонил крупный клиент и пригрозил юристами и судом. Договор был оплачен полностью, а свою часть работы по договору я задержала более чем на семь месяцев. Ни один форс–мажор не объясняет таких сроков. И я улетела срочно в Москву на две недели. Я и минуты не могла не думать о нем. Он сам ничего мне не писал. Почти все фотографии к тому моменту для театра мы отобрали. Осталось их только разместить в наиболее удачном порядке, но в сообщениях этого не сделаешь. И я чувствовала, что интерес его ко мне падает. Я уже не могла без его внимания, оно стало для меня наркотиком. В одну из бессонных ночей я написала ему «У тебя очень много удачных снимков, которые мы не отобрали для рекламы репертуара. У меня скоро намечается персональная выставка – помоги мне выбрать лучшие. Мы придумаем объединяющую их концепцию. А для тебя это станет портфолио». Он, конечно же, согласился. Персональная выставка известного фотографа в Москве. Я как могла, подчеркивала и восхваляла его талант. И мы стали снова как раньше ночи напролет обсуждать и выбирать, накидывать идеи. Так пролетели две недели, я выполнила обязательства по договору.

– И ты вернулась… – сказала я

– Да, я вернулась. Марат Эдуардович отсмотрел за это время наши фотографии и решил сделать действующую фотовыставку при театре, разбавив их повседневными фотографиями его труппы в непринужденной обстановке, может быть, даже дома или в магазине. Так, единичные вкрапления каждого артиста балета, буквально по одной фотографии. Я приступила к работе.

– И когда ты увидела кольцо на руке Виктории Тарасовой… – прервала я монолог Иришки.

– На самом деле я почти всех уже сфотографировала. Мы придумывали разные образы и позы для каждого, чтобы они не выглядели одинаковыми. А у Вики были красивые руки, я хотела использовать их в образе. И когда она сняла перчатки, я сначала оторопела. А потом, когда она с открытой лучезарной улыбкой сказала, что Женя ей подарил кольцо на днях, я рассвирепела. Какие только небылицы я тогда ни несла. Я думаю, тебе Ольга рассказала все в красках. Она прям с упоением сплетничает об этом, мне порой кажется, она испытывает истинное удовольствие, описывая, каким я животным была в тот момент. Я тогда рассказывала Ольге все без обиняков, она единственная обсуждала со мной мои чувства и мысли, можно сказать, была свидетелем, а порой и соучастником моей любви.

Иришка замолчала и покрутив в руках кружку спокойно продолжила:

– Вика уехала домой. Как потом выяснилось, у нее был нервный срыв, и она потеряла их с Женей ребенка. Оправившись, она уволилась из театра. Я так боялась скандала, когда она приезжала за трудовой книжкой. Женя перестал со мной общаться. Он везде заблокировал меня и не стал даже слушать моих оправданий. Его лицо стало как раньше, каменным и безжизненным. Теперь я видела его улыбку только на сцене, когда того требовала роль в спектакле.

– И как ты справилась с этим? – спросила я, касаясь руки Иришки.

– Мне кажется, я до сих пор не оправилась. Я все еще захожу на его страницу почти ежедневно и смотрю, во сколько он был онлайн. Я везде вижу одну и ту же надпись: «Евгений ограничил вам доступ к своей странице» и мне каждый раз больно. Я ощущаю обиду, стыд, вину, гнев на себя, на него, я начинаю обвинять себя в тупости, что не видела элементарных сигналов. Потом меня накрывает тоска по нашим ночным беседам, по его улыбке и восхищенному взгляду. А после злость и апатия, я иногда лежу часами и пялюсь на обои. В первое время я создала вторую страницу, выдумала себе другое имя и даже историю, на случай, чтобы не проколоться сразу. Думала, что хоть какие-то крохи общения с ним получится возобновить. Но все без толку. Я постоянно писала ему длинные и слезные письма, это было для меня последней ниточкой. И он однажды мне ответил.