– А как он нас найдёт? – не успокаивалась Эмили. – Если ты не заметил – мы переехали.

– Послушай, здесь нет ничего такого, – отмахнулся Бастер. – Будь я на месте отца Примулы, мне бы тоже понадобился длительный отпуск. Многомесячный.

– Его дочери всего шесть лет. Ты в этом возрасте наверняка всё время хныкал, – сказала Эмили.

– И капризничал, – добавил Непоседа.

– Неправда. Я был милейшим ребёнком. В любом случае, мне всё равно, сколько ей лет – она меня раздражает. Вот увидите – Билли Бакл где-нибудь веселится на полную катушку.

Эмили вздохнула. Порой общение с Бастером очень утомляло.

Дверь гостевой комнаты открылась, и на пороге появилась Примула: нос пуговкой, веснушчатое лицо, волосы заплетены в длинные косички. Она обнимала коврик из овечьей шерсти, который называла «Барашка». Дочка великана была вдвое выше Эмили и продолжала расти прямо на глазах. Уже сейчас её пребывание в доме вызывало множество затруднений. Примула не привыкла жить в маленькой комнате и стукаться головой о потолок. А в лавке чудес, битком набитой всякими вещами, царила такая теснота, что великаночка то и дело натыкалась на какие-то предметы.

– Где мы? – полюбопытствовала Примула, потирая глаза.

– Ну… дом захотел отдохнуть, – объяснил Непоседа, – и пошёл немного прогуляться.

– А это хорошо? – спросила Примула.

– Э-э-э… – протянул Непоседа. – Да.

– Но как папа найдёт нас? Ведь он станет искать меня там, где оставил. Что же будет? – заволновалась Примула.

Эмили слабо улыбнулась:

– Не беспокойся. У нас всё продумано.

В это мгновение волшебная лампа снова взбежала вверх по ступеням:

– Ничего не выйдет! Все планы насмарку! Входная дверь не открывается. Я и толкала, и тянула на себя. И ключи мне помогали. Дом заперт! – Она топнула ножкой в крошечной марокканской тапке. – Ну почему?! Я хочу знать – почему?!

«Я тоже», – подумала Эмили.

В тот день гадалка Эди Гёрдл закрыла свою палатку на Южном причале и направилась в танцевальный зал «Звёздная вспышка». Там, в потускневшем с годами интерьере, проводились вечера, которые она регулярно посещала вместе с подругой Бетти Саттон, хозяйкой гостиницы «Русалка». Пляски до упаду и чаепитие с кексом давно стали их еженедельной отдушиной.

Обе дамы были замечательные. Эди Гёрдл – стройная, высокая, с густыми непослушными волосами и пристрастием к яркой одежде и бренчащим серьгам. Бетти же, отличаясь более изысканным вкусом, носила очень короткую стрижку и любила кашемир и жемчуг. Они дружили с детства и ходили на танцы каждую среду последние двадцать лет. С тех пор как умерли их мужья, женщины танцевали в паре друг с другом.

– Зачем нам от этого отказываться? – всегда говорила Бетти. – Должно же быть хоть одно приятное событие на неделе.

Эди всецело соглашалась с подругой.

Блестящий деревянный танцпол окружали столики, где для гостей сервировали чай. В одном конце зала находилась сцена со слегка потёртым красным бархатным занавесом. Моррис Флипвинкль с наслаждением играл на знаменитом органе «Вурлитцер», которым славился этот зал. Декор помещения обветшал от времени, но красно-белый орган звучал так же хорошо, как и в 1920 году, когда появился на свет.

– Знаешь, – сказала однажды Эди, – пока не переехала в Мокропул-на-Море, я понятия не имела, что такое «Вурлитцер». Раньше я думала, что это карусель.

Бетти засмеялась:

– Ты была недалека от истины. Мне и сейчас кажется, что это карусель, крутящаяся под вальс.

Накружившись по танцполу, подруги сели выпить чаю.

– Как дела в гостинице? – осведомилась Эди.

– Все номера заняты, – ответила Бетти. – Хотя сейчас там проживает только один джентльмен.