– А, ты об этом… Да нормально все продвигается, – ответила я, извлекая тоненькую тетрадь в линейку из-под толстой, купленной в расчете на роман или как минимум повесть.

Я была уверена, что все успею, поэтому могла позволить себе отвлекаться на посторонние дела.

– У меня тоже ничего. Лист исписала, – сообщила одноклассница и развернулась обратно.

Я еще не привыкла к тому, что за вопросами о ходе моей работы не обязательно следуют просьбы вроде «а подскажи что-нибудь», «подай идею», «исправь ошибки», как это было с Линой, поэтому выжидающе смотрела на спину вернувшейся к сочинению одноклассницы еще секунд пять. Но она явно не собиралась ни о чем просить.

«В гуманитарном классе все так или иначе умеют писать сочинение, – напомнила себе я. – И вряд ли люди, которые успешно сдали экзамены для поступления, напишут «здесь» через «с». Это было любимое словечко Лины – в каждом сочинении или изложении я исправляла по три-пять «здесь».

Я бросила взгляд на свою соседку по парте, с которой на тот момент общалась, пожалуй, теснее всего… если только это можно было назвать общением. Маша была настолько ленива, что на длительную беседу ее никогда не хватало: она не заканчивала толком ни одной фразы – ни композиционно, ни тонально. К концу каждого предложения ее голос становился тише и будто «умирал». Сначала я думала, что она неуютно чувствует себя в новой школе и от этого кажется замкнутой, но быстро убедилась в том, что такой стиль разговора – ее характерная особенность.

Я довольно легко смирилась с тем, что долгих увлекательных обсуждений личных переживаний у нас с ней не будет. Меня многое в ней устраивало: Маша была спокойной, не обременяла, не раздражала, а кроме того, как и я, избегала тактильных контактов, то есть не пыталась хватать меня за руку и куда-то тянуть, не заключала в объятия и даже не целовала в щечку при встрече (почему-то в новом классе у девочек с первого же дня сложилась не очень приятная для меня традиция так здороваться друг с другом).

Не знаю уж, чем я ей понравилась, но она сразу села со мной. Мы вместе ходили в буфет и гуляли по школьным коридорам на переменах – словом, в моем понимании, вели себя как неразлучные подруги, хотя очень мало общались вне школы. Во время наших неспешных проходов по этажам я нередко сталкивалась с Линой, неизменно окруженной стайкой подружек. Подружки всегда встречали меня приветливо, она же ограничивалась кивком и никогда не смотрела мне в глаза. В такие моменты я радовалась присутствию Маши: пусть Лина видит, что я уже не одна. Конечно, Маша не очень подходила под «вымечтанный» мной образ Лучшей Подруги, но, может, это было и неплохо: после предательства Лины мне непросто было бы сразу сблизиться с кем-то еще.

– А у тебя как движется? – спросила я Машу.

– Нормально, – отозвалась та.

– Про нужный объем помнишь? – спросила я, просто поддерживая разговор.

– Да, два.

– Точно – два листа. Что-то есть хочется, а тебе?

– На перерыве в буфет можно.

– Я бы взяла булочку с маком… или с повидлом…

– Лучше повидло.

– Я сейчас подумала: какое странное слово – «повидло». Неприятное какое-то, да?

– Хм.

– Плотникова и Свиридова, не разговаривайте! – прервала нашу увлекательнейшую беседу учительница.

– Простите, – сказала я и уткнулась в сочинение (для романа все равно не было вдохновения).

На перемене, после которой предстоял еще один урок русского, мы как-то очень быстро отстояли очередь в буфете и сжевали свои булочки – когда мы вернулись в класс, звонка еще не было. Почти все, устав от сочинения, вышли проветриться, поэтому в кабинете сидели только две девчонки (да, что поделаешь, со мной учились девятнадцать девочек и только шесть мальчиков, среди которых точно не было ни одного парня моей мечты… возможно, все кандидаты на эту роль притаились в физмате? Увы и ах – нет, мне нравился только один парень, и он учился в «простом» классе… упс, лирическое отступление затянулось).