– Не знаю, – задумчиво протянула Оливия. – Я в такой ситуации пока не оказывалась. Если окажусь, обязательно тебе расскажу.

– Не расскажешь. Я бы тебе тоже не рассказала, если б ты не уезжала. Ты как случайный попутчик сейчас.

– Ты уж не списывай меня совсем со счетов, я всё-таки планирую вернуться.

– Да, но это когда ещё будет, – отмахнулась я. – И потом, вам всё время эти миссии продляют. Там, глядишь, и забудешь.

– Ну да, ну да, – поддакнула она и грустно улыбнулась.

Янник, с которым они были вместе с университета, никак не делал решительных заявлений. Оливия уезжала в страны третьего мира всё на дольше, и мы гадали, в какой из них она найдёт ему замену.

Вечером этого дня я была намерена доказать себе и Гийому, что люблю его. А то Оливия выходила от меня с выражением плохо скрытого недоумения на лице. И это при том, что я ей всё объяснила. Какое же недоумение должно копиться у мужа, которому я из вечера в вечер отказываю под надуманными предлогами!

Я лежала в постели, слушала плеск воды в душе и повторяла про себя как мантру: «Мой муж – самый сексуальный муж в мире». И Гийом не оплошал: вышел в облаке пара, с полотенцем вместо набедренной повязки – ну чисто греческий бог спустился с Олимпа в мою сумрачную спальню! Хоть сейчас бери карандаш и рисуй. Может, кстати, этим можно было бы отсрочить… Но нет, так дело не пойдет! Решение принято, надо действовать. Глядя на приближающегося к постели Гийома, я вела внутренний диалог со своей вагиной: ну посмотри, какие у него плечи, какие бёдра, а ещё он умный и милый, и от него всецело зависит благосостояние нашей семьи… Будь добра, сделай над собой усилие, расщедрись хоть на какую-нибудь секрецию!

Но вагина была глуха к мольбам. И суха. Она, глаза, язык, кожа – всё стремительно обезвоживалось с каждым Гийомовым шагом.

Ну и не надо, зло подумала я и призывно улыбнулась мужу трескающимися губами. Во рту стало солоно.

Ведь я homo sapiens и не позволю гормональным отклонениям испортить мою семейную жизнь.

Те женщины, которые утверждают, что беременность – самое счастливое время в их жизни… Предположим, что мы с ними принадлежим к разным биологическим видам. Мне в этом вопросе ближе позиция самки богомола. Цивилизационные навыки помогают справиться с убийственным импульсом, но подавленное желание ведь ещё страшнее.

Чем больше Гийом старается, тем больше промахов я замечаю.

Когда он собирает Кьяру на прогулку, она выглядит беспризорницей – патлатые волосы, кофта в пятнах, юбка не в цвет, колготки с дыркой и ботинки, которые носят с джинсами.

Когда он возвращается из магазина, счёт в полтора раза больше обычного, сумки позвякивают пивными банками и рыбными консервами, но готовить по-прежнему не из чего.

После его уборки я ничего не могу найти, кроме мелких игрушек из «киндер-сюрприза» – их кладбище по-прежнему располагается под диваном.

Но чай стал для меня прямо-таки метафорой неудавшегося замужества. Мы вместе больше восьми лет, из них половину женаты, через несколько месяцев у нас будет уже двое детей, а этот человек не в состоянии сделать мне чашку чая! Каждый раз, каждый раз, когда я прошу чай – я получаю бомбу. Обычно это полчашки листьев и чёрная, цвета нефти, жидкость сверху: муж усвоил, что я вопреки здравому смыслу люблю чай с чаинками, но не может запомнить, сколько вешать в граммах.

Я киплю. Булькаю. Иду пузырями. Пускаю пар. Мне перестает казаться глупостью, что люди разводятся из-за незакрытого тюбика зубной пасты. Это упрямая неспособность к завариванию чая видится мне вызовом, мелкой местью. Однажды я даже провела эксперимент, чтобы проверить, специально он это делает или ну правда надо пожалеть человека. С утра приготовила заварку в чайничке, а вечером, попросив чай, крикнула вдогонку его волнующейся спине: «Да там и делать ничего не надо. Просто долей кипятка!». Он налил кипяток прямо в опустошённый наполовину заварочный чайник, принёс его с видом крайнего довольства собой и очень удивился, когда я расплакалась.