Братья крепко дружили между собой и, чем могли, помогали друг другу: Васька с Маринкой снабжали родню продуктовым дефицитом. Лешка отвечал за перевозки – у него имелись собственные «Жигулята», Олег организовывал культурную программу, а его Людка присматривала в школе за младшими Майерами. Одним словом, клан «не разлей вода».

Так было до девяносто первого года. А в девяносто первом, в некогда дружном семействе, начался разлад. Немцы, проживавшие в Средней Азии, засобирались на землю своих предков. Эпидемия коснулась и Майеров. Лешка с Катей первыми стали бредить отъездом. Чуть позже к ним присоединились и Василий с Мариной. Петр Карлович сохранял нейтралитет. Срываться за тридевять земель на старости лет ему не хотелось: собственный дом, могила жены, любимая пасека служили для него крепким якорем, но ежедневные проработки Васьки с Мариной сделали свое дело.

– Ехать, так уж всем вместе, – ударил он кулаком по столу. – Если Олег с Людкой присоединятся, будем собирать документы.

Как ни странно, средние не присоединились. Олег, правда, больше отмалчивался, зато Людка орала в два горла. Чего только Майеры от нее не наслушались: и то, что они родиной торгуют, и то, что жирный иноземный кусок им колом в горле станет, и то, что не зря Советская власть их, немцев, всегда опасалась.

– О детях думать надо. В Германии уровень жизни другой, и обувь там качественная, – возразила ей Маринка, – не то, что наши стопудовые «Скороходы», в которых твои коммунисты по жизни маршируют.

– Обувь наша вам не подходит? – взорвалась Людка. – Слава Богу, что такая есть! Вон коммунистическая армия Китая вообще босиком марширует, а корейцы рис по зернышку считают, а родину свою не предают. А качественная обувь у нас еще появится, и автомобиль будет в каждой советской семье!

– Угу, – хмыкнул Васька. – «Мы стали жить лучше», – сказало правительство. «Мы за вас рады», – ответил народ.

Людмила метнула в его сторону уничижительный взгляд:

– Ну-ну, посмотрим… Будешь там сортиры за фашистами чистить, а не торгашами руководить. Вспомнишь еще народную мудрость: «Где родился, там и пригодился!».

Лешка с Катей, молча, собирали нужные документы и в словесных перепалках участия не принимали. На вопрос Олега, что они думают по этому поводу позиции родственников, отвечали уклончиво: «Каждый сам должен определиться, чтобы потом не искать виноватых. Лично мы едем при любых раскладах».

Дед метался. Его сердце разрывалось на части. Уезжать без среднего очень не хотелось, но на него асфальтовым катком давили старший и младший.

Васька с Маринкой продолжали уламывать Людмилу. Та не сдавалась. Смотрела на них свысока и цитировала Есенина:

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая,

дайте родину мою!

Даже если б «фашисты» Майеры стали жечь ее каленым железом, Людка выдержала бы любые пытки, но родину не предала.

Воскресные посиделки под яблонями прекратились после того, как Людмила назвала родичей бандой отщепенцев, готовой бежать в Германию и лизать задницы тамошних буржуев. Олег, как водится, молчал, сопя в две дырки. Тут-то Петр Карлович определился окончательно:

– Все, детки, уезжаем к нашим «фашистам». С коммунистами нам явно не по пути. Мало того, что страну разворовали, так еще и народ зазомбировали. Дальше будет только хуже.

Людка кипела, как разогретый самовар:

– А чему плохому учат нас коммунисты? Место старшим в транспорте уступать? Помогать бедным? За мир бороться? Дружно жить в интернациональной семье народов?

Дед только хмыкнул и ушел курить на завалинку. Коммунистов он не любил. Да и за что ему было их любить? За детство и юность свои загубленные? За отца без вести сгинувшего? За страдания матери, потерявшей здоровье в трудармии?