Вот, кстати, и хорошее название для первого этапа, мутное и обтекаемое – ПЕРЕСТРОЙКА. (Потом разная шпана распевала: «Лежит милая в постели, я лежу под койкою. Как же мы достигнем цели с этой перестройкою?») Никто не знает, что и зачем перестраивать, но звучит! Наш народ обожает лозунги, свыклись же мы с такими идиотизмами, как «Партия – наш рулевой» или «Экономика должна быть экономной»! Однако нужны иные лозунги и понятия, интригующие и еще более мутные: «Новое мышление» (а бывает ли старое?), «общечеловеческие ценности» (можно подумать, что человечество – это одна семья!), побольше редких слов вроде «судьбоносный» или «плюрализм». Все это должно ошарашивать. А вот на втором этапе побольше знакомых и вроде бы понятных терминов: «свобода», «демократия», «частная собственность», «социальная справедливость», «суверенитет». Вы любите Сашу Черного? – вдруг спросил Юрий Владимирович.

– Признаться, почти не читал… – смутился я.

Учитель улыбнулся и прочитал наизусть. Поэзию он знал великолепно, а его собственные стихи по силе не уступали Мао Дзедуну, недооцененному великому поэту.

– Саша Черный написал это 16 февраля 1906 года (какая память на даты, Джованни!). Все точно. Только у нас будет гнет социалистический и приятный – ведь общества без гнета не бывает, просто одни называют это свободой, а другие – рабством.

Конечно, дорогой Джованни, не все провидел великий Учитель – боюсь, что вовсе незнакомы были ему такие слова, как «ваучер» или «пирамида», не говоря уже о «секвестре» или «транше», весьма неопределенно представлял Юрий Владимирович и третий этап, все ему казалось, что уже на втором этапе под тяжестью реформ народ взбунтуется и преждевременно потащит правителей на виселицу, а кадры для замены еще не созреют. Не знаем мы свой народ, его долготерпение.

Но я обгоняю время, Джованни, а тогда мы вдвоем уже искали лидера для второго, постмихаиловского этапа, буквально обсасывали каждую кандидатуру.

– М-да, существует множество блестящих умов в международном отделе ЦК, но все они обынтеллигентились и не годятся на роль народного лидера, – говорил Юрий Владимирович. – Черняев, Загладин, Бурлацкий. От них так и попахивает академией наук, нафталином и ученостью, а наш народ этого на дух не выносит. России нужен истинно русский характер, эдакий Илья Муромец с разухабистостью и широтой, выпивоха и балагур, который может и сплясать под гармошку, и сигануть на спор с моста, и дать в нос, если ему так захочется…

Так мы вышли, Джованни, на другого великого человека из глубинки – Бориса Властолюбивого, большого партийца из города Свердловска, места убиения романовской династии, возможно, и появления династии новой (ты понял намек?). По своей идеологии и партийной закваске он почти не отличался от Михаила, но был гораздо бездумнее и тверже, ибо власть он не просто любил, власть для него заслоняла все на свете. Для Бориса мне предстояло создать имидж и за рубежом, и в стране, отучить от авторитарных замашек и вылепить подобие демократа вроде Рузвельта, но в русской упаковке. Движущей силой второго этапа мы избрали самую крикливую часть интеллигенции, Учитель относился к ней со снисхождением, но любовно.

– Помните, вы приносили мне анализы их разговоров на кухнях, Мисаил? Больше всего меня поразила не суть – я и так прекрасно знал, что они держат фигу в кармане, – а то, что они во время бесед включают воду, исходя из нелепой предпосылки, что КГБ не в состоянии фильтровать шумы. Им бы у большевиков поучиться конспирации! Публика эта ненадежная, каждый будет дуть в свою дуду, потом все передерутся, но по невежеству, конечно же, грудью встанут на защиту свободы и рыночных реформ. Что они знают о рынке и загранице? Мы выпускаем их порой туда в командировки за счет государства, и все впечатления у них складываются на основе витрин, никто толком не знает, как живут и как зарабатывают деньги на Западе. Вообще вопросы денег нашу интеллектуальную элиту не волнуют: у них масса и санаториев, и дачи в Переделкино и прочих оазисах, и дикие тиражи книг, которые никто не читает, и государственные премии, и бесплатные квартиры, которые они, дураки, совершенно не ценят. Где еще в мире государство содержит 10 тысяч писак, из которых сносно писать могут человек пять-шесть? Где еще есть рестораны актеров, дома ученых, журналистов или архитекторов опять же за государственный счет? Попробуйте отыскать в Нью-Йорке центральный дом американских литераторов! Но рынок эти обалдуи поддержат, ибо каждый считает себя гением, на которого будет спрос, а потом все пойдут по миру с голой задницей!