Хотя и яд наполнил кровоток,
Теперь это бальзам и жизни сок,
И над тобой коса занесена.
Дворцовые интриги – колдовство,
Война, тоска, горящий красным крест
Но Миллисент жива, как божество
Как воля к жизни и спасенья жест!
И ветры мира помнят твое имя,
Твою улыбку, твой холодный взгляд,
Где кроме стойкости, печаль невыводима,
Как и убийства, человеческий обряд,
Невыводим из красок мира!
И дело ведь не в Каине, не в Аавеле,
Не в том, что жизнь – дорога в сумрачной аллее,
А в нас самих, уйди от мнимого незнанья!
Ведь наш удел: любовь, смерть и страданье…
Вот три кумира, три проводника,
Идут внутри и рядом с нами,
Не забывай о них – пройдут века –
Всё то же, к небесам, развернутое знамя.
Иоанн
Иоанн, на картинах Да Винчи, и его
"Предательская улыбка" не предателя
Но преданного. Отрешенного от всего,
Кроме бога-создателя!
Обезглавлен красивым танцем,
Позабыт даже тем, "кто прибудет следом"
Лишь закат рядится багрянцем,
Говорит: "и мне он неведом!"
Гиппиус
Я попросил у Гиппиус совета,
Она ответила: "любовь, проказа, смерть,
Есть в жизни зло и мало в жизни света,
Есть смрад могилы и могилы лесть…
Есть обольщение старухи костяной,
То, что принудит размышлять о ней;
И говоря: "что будет там, за мной?"
До капли жизнь свою испей!"
Её улыбка между слов летала,
Порхала белой птицей, пока смысл
Язвил острее бритвы или жала,
Меня от лжи святой водой умыл.
Мне нравится ваш образ – всегда черен,
Короткий спад волос и сильный нрав,
Быть может вы, опасный, злой Печорин,
Любви и ярости великий сплав…
В (не)пристойнейшем заведении
Спелись два поэта – пошел разнос,
Там рифма, там бокал разбитый,
Там перевернутый поднос,
Официант упал, убитый
Ему на труп немного роз!
Декадентъ
Я стал черно-белым, о, магия кино!
Холодное, грязное, черствое дно!
Цвет можно услышать, попробовать на вкус,
Но мне плевать, я не вижу свой курс!
Я стал неудобным… непереваримым
Может дьяволом, может серафимом
Я очистился до грязи,
Снизошел до всякой мрази!
Я подвожу губы тенями твоей жены,
Я читаю ей стихи, дарю цветы,
Я не прячусь в шкафу, когда ты возвращаешься,
Я уже в её глазах, пока ты раздеваешься.
Не думайте, что женщины безвинны,
Если б узнали тех, которых я любил,
Увидели б моей души кончину,
Как женский бальзам слов меня чуть не убил!
Как за насмешкой следовал отказ,
А за согласием – издевка,
Мне не помог и божий глас,
Едва не обняла веревка…
Сальери и Моцарт
Ах, Моцарт подними бокал, и пей за здравие усопших,
Сними усталость пальцев на нотах хрусталя,
Großdeutschland! На небесах лики продрогших!
А в сердцевине опьяненная заря!
В трескотне похабного бара,
Средь играющих Паганини,
И в вертепе блестящего зала,
Ты как в золоченой могиле.
Сальери ведь тоже пьет и травится так же, как ты,
Но не берет яд с дьявола мзды!
Рука, привыкшая к клавишам больше, чем к женскому телу,
Куда-то взметнулась
По какому такому делу,
Она встрепенулась?
Опавшая листом с дрожащей осенней ветки,
Ищет себе пьедестал, хоть на потолке табуретки…
Тебе!
Ma
courtisane
…
Лукавый взор, неспешный взгляд
И дьявола улыбка на лице
Твоим объятьям всякий рад
Забыться в ангельской пыльце…
Наряд – вульгарная, роскошная порода
Под ним же хрупкое, скульптура-тело
Ты – лишь мгновение людского рода
И лишь для одного пригодна дела…
Есенин
Есенин оттолкнул портвейн, полетели рюмки, бокалы,
Стол, опрокинулись книг стопок завалы,
Он крикнул: "Дорогая, где ром?!"
Айседора с перевязанной шеей шарфом:
"Вот, дорогой, самогон!"
"Какой к дьяволу самогон?! Я говорил – ром!"
"Деревенский, дорогой, амбре, синдром
Твоих стихов, твоей мечты…"
"Постой… Но этот шарф… ведь умерла ТЫ!"
"Ты пьян Сереженька, как пить дать…
С меня, мертвячки, что уж взять?