Лежу на дне мусорного ведра, считая летящие дни,

Меня окропил осенний лист, павший с дерева,

Смотрящего на зиму как на призрак далекого севера.

Возвышенность, как аперитив перед солнцем,

И головы тянутся ввысь, как руки возложенные богомольцем,

Молитва рябит перламутром, скалиться, чуть не плачет,

И слово, где "Боже мой!" перед Иисусом скачет.

Монах, склонившись и потупив свой взор

Думает об утерянных волосах, о том как убрать вихор

Запутавшийся во взгляде, где свод храма равняется анфиладе

А стены сходятся на человеке, а человек при параде

Внутри ублажает нищенство и пустоту

И просто смотрит на мир, на солнце и красоту

Затерянной среди рубинов звезды

А если найдет, обязательно скажет: "Это не ты!"

И прибавит: "Это не я!"

В поисках истины теребя

Пресноводную библию, отлучившись

Самолично от церкви, перекрестившись

На прощание, и сказав: "Не забыл!"

И добавить изгнанником: "Не простил!"

Но вот грянет дождь и озлобленность слов

Смоется, простится, как дорога забудет имена и число шагов

Ангелов слишком много, (ответов и истин не так)

Взор их, горящий любовью, становится как маяк.

Он должен светить, по-другому – никак

Ведь по-другому бог, как и дьявол – нам враг!

Симметрия это смерть

Мозга, который и сам

Симметричен. Ведь

Геометрия – храм

Без икон, и без лиц

Беса, дьявола, прихожан.

Цветок – вырожденье теплиц

Начерчен бутон, тюльпан

Молишься солнцу сам

И погибаешь сам…

Город – это ничто, выход

Из хватки подъезда

Где возвращенье – заход

К новой молитве у кресла.

Библия это дерево

Что умерло как солдат

Где Кесарю – кесарево

А грешным дорога в ад.

Это абсурд, дурман

Боль, выкрик, удар

Я гражданин и Тиран

Зверь, скулеж и капкан.

Жизнь придет и к тебе

Как раньше, как и всегда

Жизнь вооружена, и на её мече

Будут твои имена!

Жизнь – это смерть с конца

Симметрия, инь и янь

Стертое нечто с лица

Как у алмаза грань.

Это наоборот

Рождение – есть аборт

А мертвый цветок в окне –

Яркий, живой натюрморт

(А рыба на самом дне

Мечтает попасть вам в рот…)

Зоркость восхвалит слепец,

О словах заливает немой

Я хочу завещать конец

Прикрываясь холодной рукой

От солнца, цветов и слов,

Молчания, любви, взгляда;

От смерти, желания, снов

От жизни лекарства и яда.

Я смотрю на себя так,

Как будто я уже мертв,

Так, как будто побрал меня мор

Так, как будто мой дух телу враг!

Моё тело лежит на полу, рядом со стулом

В мебели больше жизни и чувства, чем в этом, сутулом

Облике не человека, но мертвеца

Начавшего жизнь с другого конца.

Мог бы верить, что умру не в квартире

А в бою, на худой конец в тире

Где сжимая в груди мишень

Запрокинусь и я, и мой день.

Хочется думать, что закрывая глаза

Весь мир обратится в ничто

Громом станет любая гроза

Моё эхо не слышит никто.

Я поклонюсь теням поэтов,

Как никогда не кланялся святым

Держащим множество неведомых обетов,

Дрожа под натиском времен, как древний Рим

Дрожал от орд, распутства и усобиц,

И утерял себя, своих детей прокляв,

Плодя врагов, покойников, покойниц,

Все узы государства разорвав.

Я преклоню колени перед Данте,

Что до сих пор скитается в лесах,

Где облики чарующе-занятны

То в зверя обращаются, то в страх.

Понурив взор, глядит изгнанник строго,

Его слова как всполохи небес,

Молитвой изгоняют духа злого

С надеждой на явление чудес.

"Вы можете забыть меня, отдав на растерзанье

Зверям, что в родине моей нашли себе оплот

И гостю говорят: "оставьте упованья"

Вам не пройти и Рубикона вброд.

Мир полон зла и нет здесь в нём надежды,

Нет истин, только судьи и Пилаты,

Где глас рассудка тише, чем невежды

Слова, захваченные в лживые догматы"

Змея укусит – больше не страшна,