— Вы правы...

И пошёл дальше под звонкий лай своей дорогой, а во вторник решил идти в обход парка, но ноги сами привели его на знакомую аллею. Он караулил Октябрину и на следующий день. Она опять не появилась. Вот и все... Но они встретились в субботу, когда он пошёл через парк по зову разума, а не сердца, потому что точно знал, что сегодня встреча невозможна. Шёл, не останавливаясь. Глядя под ноги, хотя дорожки были сухими.

— Эй, Иван-Царевич!

Он замер от звука знакомого голоса и медленно обернулся. Точно в кино. Она бежала к нему и весело улыбалась. Его губы улыбнулись сами.

— Я не знала, работаете вы в субботу или нет, но решила все же вас дождаться. Чтобы извиниться, если вдруг вы ждали меня в понедельник…

Когда он не ответил, она смущённо заморгала.

— Понимаете, я проболела всю неделю. Вы поздно предложили мне зонт. Только не думайте, я вас не обвиняю! Я…

— Я даже цветы купил, — остановил он лишние извинения.

— Обидно… Я очень люблю цветы. Только не покупайте их завтра, а то я решу, что выпросила у вас букет. Хотя, наверное, вы завтра не работаете. А я сегодня отрабатывала за девушку, которая меня замещала три вечера. И завтра буду работать. Целый день. В магазине.

Она шла быстро. Это не был прогулочный шаг.

— Октябрина, вы спешите? Домой?

— Нет, — ответила она, не сбавляя шага.

— Может быть, немного посидим?.. А потом можно сесть на автобус. Вместо цветов...

В ответ она направилась к скамейке и села первой. Он постарался сесть не слишком близко, хотя ему очень хотелось прижаться к её ноге. Она улыбалась, только не ему, а своему отражению в зеркальной бляшке рюкзака. А вот он смотрел на её склонённую голову, на сложенные на коленках руки, на тупые носки ботинок, которыми она сгребала коричневые скукоженные листья. Вдруг Октябрина повернула к нему лицо, так и не подняв головы.

— Не надо меня разглядывать, а то я покраснею.

Он смутился первым. Отвернулся. К серым голубям, копошащимся неподалёку. Но долго не выдержал: вновь взглянул на неё. Октябрина рылась в рюкзачке. Лицо её была очень серьёзным, и Иван почти что спросил, не потеряла ли она чего? Может, решила проверить, есть ли у неё на проезд и обнаружила пропажу кошелька? Нет, кошелёк на месте. Она раскрыла его, и он заскрежетал зубами:

— Я куплю два билета.

Она смущённо хихикнула, а потом смутился он, когда Октябрина протянула ему фотографию — обычную, на документы, чернобелую .

— Осталась от студенческого. В магазине взяли только одну. Вот — последняя, не знаю, что с ней делать. Возьмите — на неё можно смотреть, и она не покраснеет, потому что не цветная!

Она расхохоталась, пытаясь прикрыть смехом смущение. Иван взял фотографию и сунул себе в кошелёк.

— Даже не посмотрели, — обиделась Октябрина. — Там у меня волосы распущены.

— Да?

Иван достал фотографию.

— И правда... Чудесная фотка! Но оригинал с распущенными волосами, уверен, ещё лучше.

— У меня волосы жутко путаются, поэтому я ношу их только в косе. Даже думала подстричься, но мама отговаривает — у девушки, типа, должны быть длинные волосы.

— Жаль. А я хотел попросить у вас ленту в качестве талисмана. Ведь мы больше никогда не увидимся.

Октябрина напряглась, выгнула спину — красотка. Пусть и странная.Неловкое молчание. Созерцание рук друг друга. Она улыбнулась и придвинулась к нему.

— Почему? — спросила тихо, почти шепотом.

— Что? — не понял он.

— Почему мы больше не увидимся? Вы уволились с работы?

— Нет, но у меня нет привычки провожать до дома чужих девушек, а моей вы стать не хотите.

Он смотрел вниз, а сейчас взглянул ей в лицо, которое оказалось так близко, что ему сделалось страшно.