– Сопляки! – Жора сплюнул на пыльную дорогу и стянул с себя футболку. Следом к велосипедному колесу упали шорты и подростковые трусы-боксёры. – Я вам Светку обижать не позволю. Кто обидит – будет иметь дело со мной. А пока – объеду круг по деревне голым, пусть знает, что я за неё – горой!

Вероятно, чувство справедливости Георгий унаследовал от отца. И было оно у него такое же… необычное.

Девчонки зашушукались, но уже не смеялись. Им было стыдно и неловко смотреть на голого Георгия. В карты играли обычно под вечер, в беседке, там было сумеречно, а стол скрывал тех, кому вдруг доводилось проиграться до полного раздевания.

Кто-то из парней мотнул головой, мол, поехали, понаблюдаем, но остальные предложения не поддержали.

Георгий между тем ехал по деревенской дороге. Медленно, чтобы никто не подумал, что он стесняется. Пусть каждый, кому вздумается, выглядывает из-за заборов, рассматривает, тыкает пальцами, ржёт. Пусть этот поступок станет своеобразным актом самопожертвования во имя девочки, которая ему не безразлична.

Люди выглядывали из окон, головы зевак возвышались над штакетинами заборов, многие кричали:

– Оденься, не позорь родителей! – но почему-то никто даже не подумал вынести Георгию, например, рубашку или полотенце. Так же было и со Светой: предпочли отсидеться дома, хотя слышали наверняка крики и улюлюканья, видели бегущую Светку. Сложно, что ли, было покрывало какое-нибудь дать?

Он объехал круг. Приятели так и стояли на прежнем месте. Георгий молча оделся. Евгений за этот поступок при встрече крепко пожал парню руку. Отец назвал дураком.

***

Света по обыкновению нашла утешение в слезах и хандре. Она проплакала до позднего вечера, отказалась ужинать, наутро вышла к столу в дурном расположении духа и попросила отца не донимать её разговорами. Гале звонить тоже не стала: сестра могла шутками-прибаутками разогнать Светкины страдания, а ей этого не хотелось. Горе должно быть всепоглощающим, отдаваться ему надо со вкусом, чтобы прочувствовать на всю глубину, до самого мелкого камешка на дне! Свете нравилось из каждого грустного события своей биографии извлекать максимум скорби!

Впрочем, на следующий день она всё же позволила отцу провести с ней разъяснительную беседу, суть которой сводилась к тому, что девочки и мальчики не желали ей зла, они просто находятся в том агрессивно-счастливом периоде жизни, когда нагое тело кажется интересным и будоражит сознание, а неокрепшая душа мечется между стремлением к суициду и жаждой вечной любви, при этом за собственными переживаниями никогда не видит переживаний окружающих. Света мысленно согласилась: она и сама была такой. Если бы ей предложили ради смеха сдёрнуть трусы с кого-нибудь из компании, поддержала бы идею и хохотала бы вместе со всеми. Но на лице она всё ещё выдерживала скорбное выражение.

Галя, узнав о переживаниях сестры, сказала:

– Светун, идиоты – это стихия. Ты можешь сделать что-нибудь со стихией? Увы, против стихии все мы бессильны. Поэтому просто смирись, идиоты будут в нашей жизни всегда. А мы сейчас в том возрасте, когда идиотами быть не стыдно, а даже полезно. Когда подрастём, будет с кем сравниваться: с собой же – недотёпой из прошлых лет. А когда я приеду, я привезу нам с тобой такие откровенные купальники, что поверь мне: даже голые мы не будем выглядеть настолько обнажёнными, как в них! Хорош сопли распускать!

К следующему дню от Светиных переживаний не осталось и следа. Утешили и слова отца, и обещания Галки насчёт купальника: если она что-то задумала, выполнит непременно. Ещё утрём нос всем этим веселушкам! Поступок Георгия, увы, остался ею незамеченным и неоценённым.