Снова появился Захар, и началось второе действие.

– Папа! – сказал он. – Ну как самочувствие? Можно приступать к торжественному заседанию революционного совета?

– Постепенно, сынок… Сейчас народ придёт в чувства, и начнём кучковаться…

Но получилось если не наоборот, то почти одновременно… И кучковались, и приходили в чувства, кучкуясь.

Прокапало немного времени, и возникли незнакомые люди, которые принялись затевать веселье и возбуждать им всех подряд, включая администрацию. Откуда ни возьмись появились два атлета и попытались взять меня с двух сторон на руки и понести на восточный манер… Я тут же оказал физическое сопротивление и послал их на хер, с большой буквы. Один из них, с крашеной башкой, сказал:

– Ну, давай тогда, именинничек, садись в кресло, мы тебя в кресле оттарабаним.

– Ещё посмотрим, кто кого сегодня оттарабанит! – возмутился я и, как в старые добрые времена, хотел пошатнуть белобрысого хуком справа… Но немного не доработал… хотя и на хер я его послал для усиления удара.

В это время второй решил обхватить меня сзади, но с криком: «Бушманский! Держись!» – на них налетели четыре голодных, бесстрашных и безжалостных рыси… Кричала Софья Леонидовна. Рвали их на куски – все! Вот это начало! Вот это бойцы! А чувство товарищества? Мужики в это время вместе с непобедимым полководцем уже рассаживались под тентом в ложе самых званых. Мгновенно возник Захар с человеком – «бациллоносителем веселья» и уволил неуклюжих атлетов из нашей жизни.

– Ты же знаешь, – сказал я ему, – я не люблю, когда меня мацают, особенно в день памяти моего дня рожденья. Куда меня нести? Зачем? Тем более что я боюсь высоты.

– Папа, ты что, ещё можешь и в глаз дать?

– Случайно…

– Лучше бы ты его на хер послал. Хотя извини – произошла технологическая оплошность. Пошли к столу! А девушки? Девушки! Сейчас таких нет! Хищницы! Дружинницы!

Под фанфары таких комплиментов, разнофигурно и победоносно, мы подошли к съедобной части события сложившимся квинтетом. Из двух ёлок умышленно вышла музыка и, немного постояв, тоже присела рядом и больше никуда не отлучалась.

Все расселись как пришлось и некоторое время смогли пообсуждать стычку, разглядывая на столе то, что Захар послал.

Потом грянули тосты, но затем, перестроившись, пошли по цепочке… Молодые и обаятельные официантки крушили обаятельностью не только волю мужчин, но и воспоминания дедсадовских женщин, хотя особых антагонизмов не наблюдалось и всё шло мягко, с танцами и короткими выступлениями художественной самодеятельности.

Постепенно Берзень станцевал столько танцев с инструктором по китайской гимнастике, что и она поняла, что стоит за этим количеством. Похоже, по этой причине неожиданно приехала его жена и тоже станцевала с ним профилактический блюз перед самоуверенным отъездом. Событие оказалось зрелищным, а зрелищность раскрепощена и малопредсказуема.

Я смотрел на всё это с благодарностью к сыну; несомненно, нам чего-то такого не хватало… Ещё бы: осколки поколения, мы походили на чудом уцелевшие сувениры «Союз – Аполлон», подстаканник в честь партсъезда КПСС, тарелку «Миллион тонн кубанского риса», ситечки, щипчики, блюдца и чайнички из разномастных сервизов.

Союз нелепостей, лишённых каких-либо планов на будущее… И скрашивали это лишь некоторая буржуазность и веселость происходящей постановки.

Немного позже в дедсад стали подтягиваться дети или их представители, нас пытались разобрать по домам, но мы аргументированно сопротивлялись… И тогда они подсаживались к столу… И появлялось ощущение, что не все сервизы перебиты, что получается стилистическое пополнение образов. В первую очередь за счёт отпочковавшихся от нас – нас или почти нас, в какой-то степени нас, но уже в совершенно другой интерпретации судеб.