Сидят баба Тася с гостьей, в лото играют. Тихо, мирно. Тася бочонки из мешочка достаёт, орёт, водит. На кону монеты горочкой посередине стола, копейки в основном.

– Барабанные палочки! – Это одиннадцать.

– Туда-сюда! – Это шестьдесят девять.

– Дед старый! – Это, конечно, цифра девяносто.

Распахиваются двери, Тася поднимает голову от мешочка, Нюрка поворачивается, так как она сидит спиной к двери. И что же они видят… В дверном проёме стоит дед Мартя. Совершенно голый. Торжествующе смотрит на Нюрку, даже презрительно.

Настя опустила голову и только сказала:

– У него в последнее время что-то с головой совсем плохо стало…

Дверцы закрылись, номер закончился. Бабка Нюрка молча собрала свои пожитки и перебазировалась к другой сестре, Лене. Дед выразил своё отношение, отомстил за обиду, которую та нанесла его внучке. Таким нехитрым способом, как смог в парализованном состоянии. Когда они остались одни, баба Тася позвала мужа пить чай с калачиками.

Проектный институт занимает отдельное многоэтажное здание на улице Первомайская. Над входом нависает обширный козырёк, под ним кучкуются сотрудники, который раз за день вышедшие покурить. Наружные двери ведут в просторный вестибюль, одна сторона которого занята раздевалкой, а другая охраняется вахтёром, выглядывающим из своей будки. По ту сторону вестибюля Натке не удалось побывать, – её отдел находится на первом этаже, налево по коридору, не доходя до охранника. Рассмотреть издалека Доску почёта на институтской стене и уборщицу, бродящую среди фикусов, ей удалось. Там же, говорят, располагается столовая. Верхние этажи отведены начальству и отделам, занимающимся наиболее важными делами.

В комнате, где работает Натка, довольно просторно. Вдоль стен – стеллажи с огромным количеством бумаг, испещрённых мелкими и крупными текстами, чертежами. Несколько столов на большом расстоянии друг от друга – это для корректоров. Один, заваленный документацией, стоит перпендикулярно к другим. Это стол начальницы, молодой улыбчивой Натальи Павловны. Она знает всё, что касается строительства.

Натка несколько дней приходила на эту серьёзную работу с ожиданием, когда ей, наконец, объяснят, в чём её задача в этом огромном мире архитектуры и проектирования. Оказывается, два раза в месяц она будет получать деньги только за то, что некоторое количество бумаг будет проверено на предмет грамматических ошибок, откорректировано. На чистом столе лежат исписанные листы папируса, а в руке карандаш. Наташино место у большого окна, напротив начальницы. В среднем ряду – ещё корректор, беременная женщина. За столом у дверей – чертёжница, молодая полноватая девушка, очень серьёзная, сосредоточенно обводящая тушью и рейсфедером на ватмане план строительства. Отрегулирует ширину линии маленькой гайкой и чертит. Вот это, конечно, работа, а Натка читает да «а» на «о» исправляет.

За окном начало апреля, весна. Скоро обеденный перерыв. Натка решила добить этот лист, чтобы после обеда начать новый. Неожиданно дверь с грохотом распахнулась и в комнату, как к себе домой, ворвались два парня. Наталья Павловна и ухом не повела: ей надо срочно дописывать отчёт, не до хулиганов со второго этажа. Натка с интересом наблюдала за происходящим.

Один, который повыше, начал с шутками приставать к чертёжнице. Она отвечала доброжелательно, спокойно. Другой, худой красавчик, подошёл к Наталье Павловне, не отрывающей головы от работы, наклонился к её уху и что-то то ли говорит, то ли спрашивает. Начальница сказала несколько слов и опять погрузилась в документацию. Ничего не услышав, закончив с текстом, Наташа аккуратно сложила стопочку бумаг, а сверху пристроила острый карандаш Koh-i-Noor. Почему-то резко встала и пошла на обеденный перерыв. Ест она дома, – здесь недалеко и, чтобы обедать в институте, у неё не было причин. За час Наташа вполне успевала пообедать и прогуляться.