С отцом ребенка отношения были восстановлены, но возможность жить у него даже не рассматривалась. Там была царица-мама, которая, я предполагала, просто не допустила бы чьего-либо присутствия на своей территории, да еще в перспективе с двумя детьми. Брак по моему желанию оставался гостевым. По большому счету, надеяться я могла только на себя.

Все лето я проводила в офисе по 12 часов, поскольку спешить было некуда. Работа была интересной, но малоприбыльной. Каждое утро, включая компьютер, я минут десять слушала Леонарда Коэна (LEONARD KOHEN), его песню Dance me to the end of love. Мелодия и смысл английских слов переворачивали душу:

Ни один перевод на русский язык, который мне удалось найти, не отражает точно сказанное по-английски.

Эта мелодия стала лейтмотивом моей беременности. Она давала силы, поддерживала, дарила радость. Именно она напоминала, что этот ребенок, хоть и нежданный, но от большой любви.

Потом случился почечный приступ: утром в офисе острая боль пронзила спину так, что невозможно было ни вздохнуть, ни выдохнуть. По скорой я попала в роддом на сохранение. Десять дней, проведенных там, показались курортом. Появилась возможность выспаться в отдельной кровати, отдохнуть от дел, масса свободного времени. Думаю, что благодаря этой неожиданной передышке мне удалось «не сыграть в ящик».

Через 10 дней «курорт» закончился, и я вновь вернулась на работу. Приближалось первое сентября, у сына последний год в школе. Надо было обретать угол. С величайшего соизволения начальника строительного треста мы въехали в квартиру по уважительной причине: беременной женщине с сыном-подростком просто негде больше жить.

Сентябрь прошел еще тяжелее. По вечерам мы с сыном, вернувшись после работы и школы, выносили из квартиры строительный мусор, оставленный ремонтной бригадой, красили цементный пол, чтобы не дышать пылью. Потом несколько раз приходил сантехник, чтобы установить раковину, душ и унитаз. Знакомая маляр быстро оклеила обоями комнаты. Мыться можно было только в тазу, но вода уже текла через лейку душа. До сих пор помню, какое это было счастье!

Я постоянно повторяла сама себе, что ничего страшного, что раньше и в поле рожали, и выживали ведь. А чем я хуже? Вот такое странное было утешение. Я вообще не была приучена ныть, всегда надеялась только на себя. Состояние «чуть живая» в моем положении воспринимала как норму. Свою первую беременность за давностью лет уже и не помнила. Только позднее, очнувшись в реанимации после кесарева сечения, я поняла, как мне было плохо во время беременности.

29 сентября я сделала очередное ультразвуковое исследование (УЗИ) на Тобольской. В заключении доктор написал: «Врожденные пороки развития не выявлены. Размеры плода соответствуют 24 неделе +6 дней. Дата родов по менструальному циклу: 8 декабря 2001 года, по размерам плода – 13 января 2002 года. Почки беременной обычной формы и размеров. Наблюдается небольшой двусторонний нефроптоз».

Я немного успокоилась и собиралась навестить отца. 8 октября 2001 года он отмечал 70-летний юбилей. Как ни смешно это звучит, но хорошо, что денег не хватало просто на жизнь и я не смогла себе позволить столь далекое путешествие в Хабаровск. Думаю, что эта невозможность отправиться так далеко от Питера тоже уберегла меня от печального исхода. Позднее я поняла: иногда самое плохое, что с нами случается – это вовсе не плохое, а спасательный круг от чего-то еще более ужасного. Такой парадокс жизни.