– Да-да.

– Пожар или еще чего?

Я киваю.

– Ни хрена себе.

В толпе волнение, вибрация, голоса стихают, я вытягиваюсь и вижу, что одна из дверей открылась и из нее появилась грузная приземистая женщина в темно-синей униформе, она стоит на верхней ступеньке лестницы и наклоняется вперед, чтобы ее было видно:

– Все, кто направляется в СТОКГОЛЬМ…

Мощный, резкий, идущий из глубины голос, терпеливый и безразличный тон человека, привыкшего выдавать минимум информации.

– Вниманию всех, кто направляется в СТОКГОЛЬМ, этот поезд предназначен ТОЛЬКО для тех, кто путешествует с МАЛЕНЬКИМИ ДЕТЬМИ.

Ее голос мгновенно тонет в потоке вопросов, возражений и просто недовольных выкриков, кричат и стонут мужчины, но женщина только улыбается в ответ и повторяет свое объявление три или четыре раза подряд.

– Ладно, во что она одета? – Эмиль задает вопрос спокойно, авторитетно.

– Кто?

– Твоя дочь. Расскажи, как она выглядит, и мы отправимся на ее поиски, ты и я, а девочки побудут здесь с детьми, хорошо?

– Сейчас откроем двери в вагоны, мы хотим, чтобы после этого в поезд действительно сели ТОЛЬКО те, кто путешествует с МАЛЕНЬКИМИ ДЕТЬМИ.

Двери открываются, я подаюсь чуть вперед, чтобы лучше видеть происходящее; внутри полно народу, даже в темном тесном пространстве у самых дверей, у туалетов и полок с сумками; одна женщина сидит, держа на коленях плачущего мальчика, я ощущаю жаркий поток воздуха изнутри вагона; мальчик раздет по пояс, кожа блестит от пота, женщина смотрит на перрон потухшим взором, в руке у нее банка варенья и ложка, она сидит и кормит ребенка вареньем, я отвожу взгляд.

– Да, в общем, было бы просто супер, Эмиль, но вы разве не собираетесь тоже на поезд?

Он улыбается и пожимает плечами:

– Ничего. Мы с радостью поможем.

Женщина – Ирен? – вздыхает, переводит взгляд, она как будто смотрит на мою ширинку.

– Мы не едем этим поездом, – произносит она скованно. – Очевидно, поживем в одном из кемпингов.

– В том, что у озера? – с нарочитым энтузиазмом подхватывает Карола. – Мы ночевали там сегодня, в целом вполне неплохо.

Повисает подозрительная тишина, женщина ничего не говорит, я тоже молчу, мы выжидательно смотрим на них, женщина вынимает ребенка из коляски, он снова начал кричать.

– Ему всего три месяца, – произносит она, чуть повышая голос, чтобы перекричать детские вопли. – Я не кормлю грудью. А смеси для вскармливания у нас не осталось. В кемпинге сказали, что выдают смесь только грудным младенцам, которых привозят без сопровождения родителей.

Эмиль виновато улыбается:

– Мы пытались объяснить, что у Исы был рак груди и все такое, но они там все реально помешаны на бюрократии. Магазин, судя по всему, тоже закрыт, кто-то пытался вломиться туда ночью.

Женщина снова бросает взгляд на мою ширинку, я рефлекторно подтягиваю шорты, быстро ощупываю гульфик.

Нет. Она смотрит не на ширинку.

Она смотрит на мой карман. На рожок.

– У вас, конечно, не найдется?.. – Эмиль говорит все так же непринужденно, будто салфетку просит. – Они нам сказали пойти сюда на станцию и поспрашивать – «может, найдете, у кого одолжить». – Он, посмеиваясь, качает головой, как будто сам с трудом верит тому, что говорит. – А я такой: ни фига себе, это что тут, типа, теперь повелитель мух или что вообще за фигня, а они ответили, что люди, мол, точно помогут. – Он снова издает смешок и закатывает глаза: – Поэтому-то мы и здесь. Представь, вот засада.

Карола, стоя рядом со мной, крепко прижимает к себе Бекку.

– У нас смеси на два раза, – говорит она. – Ровно до Стокгольма.

Женщина окидывает ее немым взглядом влажных глаз.