За окном нашего транспорта начали появляться краски броских билбордов и огни фонарей. Яркие оттенки оказывали на меня влияние, которому было трудно не поддаться, к счастью, головной боли за ним не последовало, лишь небольшое раздражение.

– Оскар, сделай что-нибудь с видом из окна. – сказал я.

Он, улыбнувшись, залез в настройки электромобиля и выбрал заполнение пейзажем. Вид за окном плавно преобразился в солнечный пляж, омываемый голубыми волнами. Благодаря аудиосистеме в салоне глубоко передавалась атмосфера спокойствия и даже, прислушавшись, можно было разобрать пение птиц. Я, почувствовав себя комфортно, расслабился в кресле, в такой тихой обстановке мне становится легко. Довольный и размякший, я посмотрел на Оскара, который ждал моего взгляда, чтобы вниманием утянуть меня в свой диалог.

– Дачс, можно личный вопрос?

– Если считаешь, что оно того стоит. – ответил я.

– В моём окружении нет никого, кто бы находился в отношениях. Я хочу, чтобы ты объяснил, что ты чувствуешь.

Его слова прозвучали в лоб. По глазам я видел, что этот вопрос вызывал в нём интерес, который ему хочется утолить.

– Я знаю, что все остальные почему-то не могут чувствовать подобное, но то, что во мне, ощущается как второй стержень. Я думаю о ней, и эти мысли проникают в меня и врастают. Хотел бы заключить её внутрь себя и оберегать там от всего извне.

– Так описываешь, что начинаю сомневаться в том, откуда что ты родом. – сказал Оскар. – А такое чувство, оно разве не делает больно?

– Это, скорее, другой вид боли. Такая, которой ты не можешь напиться.

– Выглядит как форма мазохизма. – задумался он.

– Можешь ещё спросить об этом Германа, тоже, как он говорит, влюбился.

– Кто? – удивился Оскар. – Герман? Очень интересно. Он сейчас в студии, спрошу, что это за счастливица.

В салоне прозвучало "вы прибыли в место назначения" и вид из окна сменился с морского берега на район, окружённый затейливыми знаниями, как неряшливо разбросанные коробки, на которых тут и там мерцали логотипы, персонажи и медийные лица.

Когда мы вышли из машины, у подъемников я увидел Германа, который тут же вскинул руку.

– Рад, что меня так легко вычислить, – сказал Оскар. – ведь так хорошие знакомые всегда смогут меня найти.

Он нарочно сказал "знакомый", ведь другом Герман приходился больше мне, чем ему и без меня их вряд ли что-нибудь бы связывало. В любом случае Оскар его дружелюбно обнял, и мы все вместе прошли в прозрачную коробку подъемника, который, после закрытия дверей, тут же тронулся с места и повёз нас на второй этаж в одну из коробок, в которую без него никак не попасть.

– А если он сломается? – не удержал я мыслей за зубами. – Как попасть внутрь?

– Ждать кого-нибудь вроде тебя, полагаю. – улыбнулся он в ответ.

– Или своими ручками принести лестницу. – сказал задумчиво Герман.

Паз дверного проёма пристыковался, обнажая перед нами студию Оскара. Интерьер был блеклый и выглядел спокойно, а за стойкой сидел молодой парень в светлой неприметной одежде, как будто он здесь проходит лечение. Мы пошли к нему, под нашими шагами пол светился сиренево-розовыми диодами, из-за чего, хоть и не люблю яркие краски, я начал волочить ноги, оставляя длинные полосы. На наши шаги молодой человек обернулся, и я увидел его лицо, которое выглядело осунутым и нездоровым, хоть и было видно, что он даже чуть младше меня.

– Ты бы ещё дольше ходил. – сказал парень. – Твои светящиеся поверхности забавны, но они мне не заменяют общения.

– Модест, почему ты не развлек нашего гостя? – сказал в пустоту Оскар.

На полу появились яркие следы от шагов, словно кто-то подошёл к нам, но никого на этом месте не было видно. Из ближайшей колонки прозвучал голос: