Девушка подняла руку, мягко провела пальцами по бархатному жилету Рудеусс, его шее, а потом нежно положила ладонь на его щёку, по которой покатилась крупная слеза.

– Я согласна с вами, господин Колль. Вы счастливы?

– Да, – одними губами ответил он. Вельсигг улыбнулась ему, осторожно притянула к себе, и мужчина уткнулся лицом в её открытую шею, трясясь всем телом. Забыв о существовании всего мира, он рыдал, как младенец, после долгой разлуки воссоединившийся с матерью. Девушка провела рукой по его аккуратно собранным в косичку рыжим волосам и тихо прошептала:

– Я тоже, господин Колль. А теперь – умрите же ради меня.

Рудеус замер. Что-то в его идеальном мире с хрустом треснуло.

– Что?

– Умрите. Все.

Глава гильдии хотел отстраниться, но почувствовал, что нежные девичьи руки держат его в мертвой, непоколебимой хватке. По телу пробежал могильный холод. Колль задёргался в попытках освободиться, но тело перестало слушаться. В кожу будто бы впились тысячи раскалённых игл, которые в следующий миг заморозили кровь в жилах. Рудеус ощутил, как внутри него разливается неестественная, жуткая пустота, как она бушующими волнами поглощает один за другим раздробленные кусочки его души.

Опустошение. Бесповоротное, вездесущее, от которого нельзя скрыться или убежать, которому невозможно сопротивляться. Оно неотвратимо вытягивало из тела саму душу, будто черепаху с мясом выдирали из родного панциря. Волнами накатывающая паника сменялась нестерпимой болью, пронизывающей всё естество мужчины, а потом этот круг повторялся снова, и снова, и снова.

Окружающие двух безумцев наёмники не сдвинулись с места. Замерев, как каменные изваяния, они не подавали совершенно никаких признаков жизни.

– Прощай, – шепнула Вельсигг.

На стол с хрустом упало иссушённое тело. Посеревшая кожа превратилась в сухую бумагу, глаза сморщились, как изюм, костлявые суставы торчали наружу. Под телом Рудеуса разлилась маленькая тошнотворная лужица черного цвета. А затем комнату заполонил глухой грохот падающих тел. Бандиты ничком валились на землю, рассыпаясь в прах и оставляя после себя лишь серые горки пыли, потёртые плащи и звякающие об пол мечи.

Девушка медленно выдохнула и открыла глаза– вновь живые, настоящие, свои. Посмотрела на сидящих рядом с ней товарищей. Они были здоровы физически, но бездонная пустота внутри дала Вельсигг понять: ей придется сделать многое, чтобы вернуть рассудок свидетелей произошедшего на уровень хотя бы немного выше критического.

– М-да… Многое же придётся объяснить, – печально покачала она головой. Подняв взгляд, Сигг посмотрела на троицу, застывшую в немом исступлении, и протянула в их сторону руку. По залу разлетелся тихий шелестящий шёпот:

– Спите…

Алан проснулся оттого, что его рьяно кто-то тряс. Парень глухо застонал, в полной мере почувствовав, как забытие уступает место сильнейшей мигрени, и схватился за голову.

– Алан, вставай! – донёсся будто бы издалека знакомый девичий голос. – Ну же, приходи в себя! Г-х…

Звонкая пощёчина обожгла щеку отрезвляющей болью, и Алан подорвался, будто ужаленный.

– Ты чего творишь?! – Он ошалело уставился на сидящую перед ним на коленях Вельсигг с беспокойным взглядом. – Где мы?

Алан осмотрелся. Они находились в какой-то зелёной роще. Парень почувствовал под собой деревянную скамью, приметил рядом каменную дорожку и понял, что они находились в городском парке. Над Штаркхеном светлые точки рисовали свои картины, кажущиеся бледными из-за засвета городских огней.

– На северной окраине столицы, – наконец, ответила Сигг. Она с нескрываемым интересом изучала глаза спутника, и это его невольно смутило.