Проработали мы стабильно месяца три, и тут Камиль пропал. Поиски его не увенчались успехом. И только дней через десять позвонили нам из милиции и посоветовали не ждать его на работе. Дескать, он у них надолго задержится. В милиции нам сказали, что он арестован по обвинению в хищении в особо крупных размерах.

Мы со своей стороны тоже начали разбираться, и тут выяснилось следующее. Он на прежней работе возглавлял участок по укладке асфальта. Ему подвернулась пара шабашек. Нужно было заасфальтировать две площадки в подразделениях Астраханьгазпрома. Работы он выполнил. У заказчика никаких претензий. Редчайший случай! Потом два контрольных банковских обмера не нашли ни одной копейки приписки. А Камиль совершил одну большую тактическую ошибку: не поделился с тем, с кем было принято делиться. Всего было начислено заработной платы шесть с половиной тысяч рублей. Немножко он бросил рабочим, они и так нормально зарабатывали по основной работе, а остаток больше шести тысяч сгреб себе. Естественно, по русской классической традиции:

«– Ты Вань сидел? – Да. – А ты Петя тоже сидел? – Да. – А вон Федька не сидел, давай стукнем».

Ну и стукнули, куда следует. Правда, кто стукнул, до сих пор не знаем. Вот тут-то государство и озаботилось, как это можно за месяц отхватить такие деньжищи. Ну и записали его в особо крупного расхитителя социалистической собственности. В те годы особо крупной считалась сумма свыше двух с половиной тысяч рублей. А статейка по такому обвинению была более чем серьезная: от семи лет и выше. И ни одного шанса на условное наказание или амнистию. А ведь у Камиля были правительственные награды за Афган. И даже это не облегчало его участи.

Забрали Камиля в декабре, в марте выпустили под подписку, а следствие шло до августа. Мне было откровенно жалко парня. У него семья, дети. Друзьями мы с ним не были, но просто корпоративная солидарность требовала какого-то нашего участия. Поговорил со знающими юристами, и они посоветовали мне принять участие в суде в качестве общественного защитника. Была такая форма участия в судопроизводстве. Быстренько собрал народ и единодушно выбрал себя этим самым общественным защитником. Заодно выяснил, что я имею равные права в суде и с обычным адвокатом, и тем более с прокурором. Это немного вдохновляло, но радоваться было рано – окончательно все решает суд.

За неделю до даты суда мы с Камилем получили обвинительное заключение на шести страницах. Внимательно изучили. Потом на три дня зарылись в областную библиотеку, где перерыли гору всяких нормативных документов по строительству. После чего мы накропали тридцать две страницы возражений на обвинение.

В первый день суда судья ознакомился с нашим творчеством и, поняв, что обвинение рассыпается, стал упорно отказываться приобщить наш труд к материалам дела. Нам с профессиональным адвокатом только к концу заседания удалось заставить принять наш документ. Следующие несколько дней прошли в постоянных препирательствах с прокурором. На каждый пункт обвинения у нас было не меньше десятка возражений. Экспертом был начальник ПТО5 обычного строительного управления. В перерывах в курилке мы начали его потихоньку долбать: «Чего ты парня топишь? Ну, ты же сам был прорабом. Ты же знаешь, что если поднять процентовки, подписанные тобой, лет пять, а то и больше тебе гарантировано?» Он все прекрасно понимал. Знал, что в нашем строительстве любого прораба, проработавшего хотя бы год на стройке, можно было, как суворовского интенданта, без суда и следствия отправлять на галеры. Поэтому, когда мы объясняли суду, что вот если бы наш подзащитный составлял дополнительные акты на подноску, подброску и кучу всяких вспомогательных работ, то эксперт соглашался бы с нами, а не с прокурором. Это уже меняло дело. А то, что нет этой бумаги, то это можно считать максимум технической недоработкой, но не основанием для вынесения столь сурового приговора на срок свыше семи лет.