Весёлая ватага двинулась было следом, но длинная реплика Ралли остановила солдат. Из трёх десятков слов монетка-нашлёпка перевела только: «…сидите и чистите броню, чем…», остальные просто прогрохотали лавиной острых камешков.

Из ангара раздвижная дверь вела в душное и маленькое помещение с рядами железных шкафчиков, по густой и резкой вони можно было догадаться, что это мужская раздевалка. Тиралик взглянул на даму: та явно и не думала смущаться. Скорее смутятся шкафчики.

В широком коридоре потолочные лампы горели через одну, посреди бетонного пола пролёг заметный желобок от частой ходьбы. На тёмно-болотных стенах светлело множество неровных пластин – заплатки? А если отвалятся? Любой мастер-строитель бы ночь не спал, пока не переделал тут всё, как должно.

Вдоль коридора стояли пыльные агрегаты, полуразобранные механизмы, столы без ножек. И для склада слишком мрачно, истерзано временем, убого; а земляне здесь живут.

Снова предстали перед взором всегда сияющие Спиральные башни, утончённые интерьеры Матового Дворца. Истаяло, распалось на кварки. Стёртый чужими ботинками бетон лестницы, холодный, пропитанный жжёным пластиком воздух – единственная реальность.

Но Тиралик обязан в ней выжить, чтобы вернуть и башни, и мастеров. И Тину…

Вслед за Ралли он поднялся на второй этаж, в круглую просторную комнату. Посредине стоял робот, как в ангаре, только безногий и безрукий: тулово с вжатой в него плоской головой. Броня сбоку была снята, внутри кабины виднелось ложе, повторяющее форму тела, с одного конца приподнятое.

Капитан позвала худого старичка в чёрной робе и приказала:

– Антоныч, видишь этого синего задохлика? Наладь ему тренировочный блок. Без боёвки особой, только пилотирование.

Старичок был сутулый, обычного роста. Почесал плешивый затылок, недовольно оглядел «задохлика», словно мерку на погребальный саван снимает. Крякнул:

– Браток, а ты нейрошлем когда последний раз надевал?

Тиралик с почтением объяснил, что не ведает, о чём речь. Тогда старичок повернулся к Ралли и повторил её непереводимую конструкцию, только на свой манер, более витиевато.

– Пытать тебе если кого надо, так не у меня в мастерской, – добавил он. – Я рисковать местом главного механика не собираюсь, сестрёнка. Коли в Центре узнают, что не по назначению тренажёр использовал, допустил кого без нужных бумаг – понизят меня, и гонорар срежут.

– Антоныч, ну надо нам пилотов, не хватает людей. Зелёнку некому чистить, отряд пашет с утра до вечера. Вот заплетут колючки твою мастерскую, на кой кхарр тебе тогда бумаги?

– Я бы понял, если мальца какого привела, но этому мозг выжжет на…

Дальше снова посыпались странные слова.

– Антоныч, не гуди. – Капитан помахала широкой ладонью, словно разгоняя мух. – Выжжет – так выжжет. Мне его мозг до кхарра, если не пилот.

Тиралик попятился: нельзя умирать. Вдруг Доктор ещё вернётся, вдруг есть ещё шанс спасти Палаты?..

Но Ралли сгребла за грудки, оторвала от пола и засунула в кабину робота. По рукам и ногам поползли ремни, намертво притягивая к ложементу, на голову опустился сплошной шлем без смотрового щитка, защёлкнулся под основание шеи, из него полезло нечто вроде резины, обтягивая плечи и грудь. Тёмное пространство внутри шлема начало заполняться тёплой густой жидкостью. Тиралик попытался закричать, но в горло ему просунулась мягкая трубка, жидкость хлынула по ней. Захлебнулся…

И вдруг понял, что дышит.

Он сидел посреди тесной круглой комнаты. Старичок и Ралли стали маленькими, как пятилетние дети; да и потолок опустился, стол с компьютером, завешанный тряпьём стул казались миниатюрными. Но самое странное, что открылась вся комната сразу, как на развёрнутой панораме, и развернулась она не только вширь: виднелись и заплатки на потолке, и вспученный линолеум пола.