– Ну вот, всегда так: когда край надо, никогда не дозвонишься! Занято! – сообщила Аллочка и осмотрелась: – Ишь ты, уютно устроился, и телевизор тебе, и диванчик. Ой, Кир… не уходи, а? Побудь со мной минуточку, я сейчас перезвоню. Не оставляй меня одну… знаешь, меня и так сегодня бросили, – Алла хмыкнула.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Не знаешь, как девчонок бросают? Выкинули, как надоевшую собачонку.

– Ты же ни с кем не ходила, – удивился Кирилл.

– Есть у меня парень… был. Не здесь. Уже больше двух лет. А сегодня позвонил – у него свадьба скоро.

– Сочувствую. Ну, значит, не твоя половина.

– Ты, правда, сочувствуешь? Спасибо, Кир. А только… где же моя-то половина?

– Найдётся. Не торопись.

– Обидно. Особенно когда совсем рядом чужое счастье, перед глазами. Глядишь и, хочешь не хочешь, а думаешь: «Чем я-то плоха? Недостойная».

– Тебе ж не сорок лет, чего так горюешь?

Аллочка чуть улыбнулась:

– Я знаю, ты меня… не сильно хорошего мнения обо мне.

– Да нормального.

– Нет-нет, я без обиды, я и сама знаю, что дура я. Но знаешь… дурам тоже больно бывает. Ой, да ладно, Кир, разнюнилась я тут перед тобой, а оно тебе надо? – Она поморщилась и отвернулась. И тут же хмыкнула насмешливо: – Посмотри-ка!

Аллочка кивнула на столик в углу – на хрустальном плоском блюде стояла бутылка коньяка и чистые стаканы.

– Это наверняка ему от свадьбы подарок. Слушай, Кир! Давай, выпьем по чуть-чуть!

Она ловко допрыгала до столика, Кирилл и сказать ничего не успел – быстро скрутила колпачок.

– Алла, ну зачем ты? Это же не твоё!

– Да ладно! Семь бед – один ответ! Я хочу выпить! Мне надо! И ты выпей со мной, если по правде сочувствуешь!

Глаза у неё вдруг наполнились слезами, Алла зло смахнула их и виновато сказала:

– Не хочешь за моё пить, давай за вас с Дашуней выпьем. Бутылка-то всё равно уже открыта. Пусть у вас всё будет, как надо.

Аллочка, не слушая возражений, налила Кириллу коньяку на треть стакана и себе плеснула.

– Кира, ты вот со мной побыл несколько минут, поговорил, поглядел, как на человека, мне и легче стало. – Хороший ты парень, Кир. За вас. Только не говори больше ничего. Просто выпей со мной.

…Где-то рядом раздавались странные, неуместные звуки – Кирилл открыл глаза.

Лицо его почему-то утыкалось в бесформенные пёстрые пятна грязноватых цветов. Он неловко заворочался, и пятна трансформировались в рисунок ковра. Мысли путались в вязком сером тумане, и, как просветление явилась догадка, что, оказывается, он на полу лежит, прижимаясь щекой к ворсу ковра. Мутило, и Кирилл опять прикрыл глаза, в надежде, что сама собой выплывет ещё какая-нибудь мысль и всё станет ясно: почему он валяется на полу, почему ему так дерьмово, кто и по какой причине плачет где-то неподалёку.

«Плачет?..» – это переместило рассеянное внимание Кирилла чуточку дальше, за пределы собственного тела, валяющегося на ковре непонятно где и почему. Он через силу поднял тяжёлую, будто свинцом налитую голову.

В глаза ударила матовая белизна обнажённого тела, а потом уж он разглядел, что в дальнем углу дивана, скорчившись и уткнувшись в какое-то тряпьё, всхлипывает Аллочка. Всё ещё ничего не соображая, Кирилл сел и тупо уставился на девчонку. И тут Алла вскинула заплаканное лицо в разводах чёрной туши под глазами и проговорила:

– Гад! Скотина!

Сказано было с яростью, с ненавистью, но голос вздрагивал, и получилось жалко. И вот эта жалкость, беспомощность окатила Кирилла как ведром ледяной воды.

– Что случилось? – голос был чужим и хриплым, Кирилл сам его не узнал.

– Что случилось?! Ты спрашиваешь?! – от ярости Алла даже плакать перестала. – Сволочь ты, вот что случилось!