От этих слов Марина ужаснулась и, схватив свой смеллфон, дрожащими пальцами, включила фронтальную камеру, ожидая увидеть там маленькую девочку. Но с экрана на нее глядела с перепуганным лицом она взрослая. Заметивший ее панику отец, произнес:

– Маришик, милая, успокойся. Я не призрак и это не сон. Все взаправду. Прости, что я тебя так перепугал. Хотелось устроить сюрприз.

Для отца она всегда оставалась и будет оставаться маленькой девочкой, и он никогда не переставал любить ее, а потому называл ее ласково, даже когда ей было уже за тридцать.

Совладав с собой, Марина приняла реальность происходящего и, поднявшись с кресла, на подкашивающихся ногах, подошла к отцу и бросилась в его объятия. Простояв, прижавшись друг к другу, как ей показалось, целую бесконечность, она оторвала свое лицо от его щеки и начала изучать изменения. Она провела рукой по его каштановым волосам, чем вызвала у него улыбку, на которую она также обратила внимание: потускневшие со временем зубы, сейчас сияли как жемчуг. Морщины на его лице разгладились и усталость во взгляде, которая только усиливала излучающуюся оттуда нежность, сменилась бодростью и, помимо все той же нежности, там читалось теперь желание свернуть горы.

– Мне казалось, тебе должны были только новый мозг поставить. – сказала, закончив осмотр отца, Марина.

– Остальное шло бонусом. Началось все с маскировки шрама вокруг головы после операции…

– Ох, даже слушать не хочу. Знаешь же, насколько я пугливая. Тем более, когда дело касается тебя. – произнесла Марина дрогнувшим голосом, после чего разрыдалась.

Отец снова прижал свою дочь к себе и принялся успокаивать ее, поглаживая по волосам. Марина не могла не отметить сквозь слезы, что движения как будто те же, что и раньше.

Во второй раз отведя лицо от отца и взглянув своими красными, распухшими от слез, глазами в его, наполненные добротой и жизнью, она спросила:

– Ты ведь опять уйдешь туда?

– Пока, да, моя радость.

– Пап, я очень тебя люблю и каждый раз, когда ты уходишь, когда я получаю вести о тебе, мое сердце разрывается. Даже если я поставлю себе искусственное, я все равно буду переживать за тебя.

– Зайчонок, каждому в этой жизни отведен свой миг. Даже те, у кого ремесло поспокойнее моего, не защищены от неожиданности и рока, если так можно сказать.

– Ты не веришь в судьбу.

– Не верю. Но есть какая-то… закономерность, что ли. Каждый, так или иначе, для чего-то создан и живет свою жизнь, пока не будут исполнены его задачи. И лишь когда все распоряжения Бога или Вселенной выполнены, тогда человек может снять с себя полномочия и уйти на пенсию, и на заслуженный покой.

– Я тревожусь, что ты, несмотря на все модернизации, не дотянешь до пенсии.

– Как бы то ни было, мне многое удалось в жизни. Что-то большой ценой. Но самое главное мое достижение, которым я безмерно горжусь – это ты.

– Пап…

– Ты уже такая взрослая и профессионал своего дела. А значит, должна понимать, что на профессиональном уровне, я ничем больше не владею. Уйди я сейчас, чем мне заниматься?

– Да чем угодно. Хотя бы ко мне секретарем устройся.

– Человек скоро окончательно перестанет требоваться для такой работы. Да и бумажки – точно не мое.

– А каждый раз терять часть себя и рвать наши с мамой сердца, точно твое? – выпалила, сама от себя не ожидая, Марина и испытала неловкость, – Прости.

– Ничего, моя милая. Понимаешь, человеческое тело как автомобиль, если сломалось колесо, то просто ставится новое. Благо, прогресс, как и медицина, дошли до этого уровня, ведь долгое время существования, люди не могли позволить себе такого.