Ну и на следующий день вместе с Данилкой поехал Пахом в соседнюю деревню, нашёл дом, где жила Мара, да и зашёл в низкую избу. Старуха сидела в углу, обрамлённая живым огнём, играющим на пропитанных салом нитях свечей и пряла пряжу.

Упал на дырявые коленки Пахом, вперёд поставил сынишку:

– Помоги, бабушка, не могу без жены ни дня прожить в трезвом уме и памяти. Зовёт она меня к себе в мир нави и нежити. Чуть ещё миг пройдёт и решусь на непоправимое! Да ведь Данилку не хочу сироткой оставить. Страшные мысли иной раз голову пьяную посещают – с собой забрать его к Клавдии. Чтобы там на том свете, вместе были, радовались, как и здесь наяву прежде.

– Что же ты от меня хочешь, неприкаянный?

– Избавления, бабушка. Ослабь цепи любви прошлой, не позволь ошейнику горя затянуться на шее моей ради отрока.

– Ну ка, иди сюда, – поманила Данилку старуха. – Какой красивый мальчик, свежий на личико и чистый в помыслах. Простодушный как пёс на привязи. Так и быть. Ради него избавлю тебя от муки сердечной. Но взамен попрошу схоронить меня, старую бабку, после того, как всевышний остановит ходики моего времени. Договорились, конюх?

– Как повелишь, бабушка, всё сделаю, чтоб избавиться от тёмного наваждения!

– Не любят меня здешние, сторонятся, слухи распускают о службе дьяволу. Не верь им, касатик. Одинокие крест свой несут не на шее, а в сердце. А я за это носочки узорчатые свяжу для твоего сына озорливого, пусть памятует старую бабушку, когда время придёт ей преставиться.

И с тех пор, отбило желание у Пахома прикасаться к выпивке. Стал он как прежде жить с заботой о сыне, и в любви к лошадкам. А к жене на могилку ходил, да грустил в меру, без лишней печали и усердия.

Как и полагалось, добрый нрав мужика не позволил забыть оказанной помощи. Стал навещать он старуху в соседней деревне, да помогать ей по хозяйству вместе с Данилкой. А когда говорили ему, что знается она с нечистою, то Пахом лишь отмахивался, отвечая, мол, всё то домыслы от невежества народного.

Именно он нашёл мёртвую, привезя старухе с утра молока козьего да хлеба ржаного. Мара сидела всё так же за прялкой в мрачном углу под потолком с паутиной, склонив мертвецки голову. Свечи не горели, а на столе лежали красивые узорчатые носочки, связанные точь-в-точь по ноге Данилки.

– Помятай бабушку, – протянул он их глупому сынишке да пошёл к соседям сообщить о прискорбной вести.

***

Когда местные обставили смерть считавшейся ведьмой Мары и отправили Пахома в последний путь закопать усопшую, строго настрого указав, как и где это сделать, любопытная Даринка, встревоженная влюблённым взглядом Данилки побежала вслед за телегой, то и дело прячась в высокой траве, да за стволами деревьев, чтобы понравившийся ей мальчишка не видел, как она следит за повозкой. Фёдор с Христиной не усмотрели за дочкой, позволив той пуститься по следу за гробом с мёртвой старухой, вопреки деревенскому поверью.

Так она добежала до места где остановилась телега, обогнув местное кладбище и выкатившись в широкое поле густого бурьяна, выходящее прямиком к болотистой тёмной речушке, не пользующейся у жителей деревни почётом. Пока Пахом выкапывал могилу, Данилка побежал к берегу реки, сказав отцу, что покидает камушки в воду. За ним незаметно последовала и Даринка.

Там они впервые и встретились, на берегу неспешно бегущей тёмной речки.

– Ты кто? – спросила Даринка.

– Данила.

– А я Дарина, ты не из нашей деревни, что вы тут делаете?

– Мы с папой хороним бабушку, она нас вылечила.

– Она была ведьма.

– Это неправда, папа мне говорил, что люди её страшились, потому что она одна жила. А ты зачем за нами следила, если бабушка Мара ведьма, не боишься, что ли?