Она аккуратно взяла малыша на руки: «Боже, а тощий-то какой… изголодался бедняга».

Дома накормила найденыша, отогрела… имя питомцу придумалось сразу – Мявик.

С этого дня она уже не была одинока. Ласковое животное стало полноценным членом ее маленькой семьи. Говорят, кошки лечат. Быть может так и есть. Заведя маленького друга, она разом забыла про хандру, депрессии. Всю свою нежность Тая дарила зверьку, и он отвечал взаимностью. Вечера, так пугавшие ее раньше, стали любимым временем суток, когда блаженно расслабившись в кресле, она одной рукой гладила тихо мурлыкающего котенка, свернувшегося у нее на коленях, а другой держала книгу, в которую поглядывала лишь изредка.

Вот он, крохотный кусочек счастья, отпущенный женщине скупой судьбой. Да она уже и не просила большего.

Шло время, и вот ее «малыш» уже превратился в холеного годовалого котяру, которому вдруг стало тесно на десятке квадратных метров. Форточка в ее комнате была открыта в любое время суток и года, и Мявик использовал ее, как лазейку во внешний мир. Целыми днями ее пушистик пропадал на улице, обживаясь, знакомясь с сородичами, защищая территорию, участвуя в традиционных мартовских концертах, а к вечеру обязательно возвращался домой, к любимой хозяйке.

Казалось, жизнь налаживается. Но месяц назад что-то изменилось. Взявшееся откуда-то давящее ощущение безысходности росло с каждой неделей, распирало изнутри. Чувствуя себя ходячей бомбой, готовой взорваться в любой момент, она понимала – так дальше продолжаться не может, что-то должно произойти.

И вот случилось…

«Ну и прогулочка», – Борис вяло сплюнул в сторону. Ноги заплетались, ужасно хотелось пить. Небольшая группка потерявшихся людей уныло двигалась вдоль улицы.

– Привал! – Грасс словно услышал мысли невролога. – Отдыхаем, ребятки.

С облегчением опустившись на выступ тротуарного бордюра, Саюкин бросил взгляд по сторонам.

Тут все было чужим, неправильным, даже время, казалось, изменило свою размерность. Здравый смысл подсказывал, что с момента их высадки из маршрутного такси прошло часа три, не больше, но усталое, налитое свинцом тело, затуманенный мозг, говорили о другом – наверняка уже глубокий вечер.

Вновь молчание и топот девяти пар ног.

– Ну и тоска, – выдохнула Ольга. – Когда же это кончится? Ксюша не железная, к марш-броскам не привычна.

– Вот попадалово! – желчно выдавил Саюкин, со злостью пнув колючий камушек на асфальте. – Складывается впечатление, что нас ведут куда-то, заманивают…

Ни слова в ответ, только тихое сопение и шарканье многочисленных подошв. В голове у каждого только мысль о привале.

– Посмотрите, – сочный баритон Васькина вывел всех из полуступора, – вон, здание Сбербанка, оно же… живое вроде… в смысле – не обманка, настоящее, так мне кажется. И свет изнутри…

Не сговариваясь, путники ускорили шаг. Тридцать секунд, и перед ними стеклянные двери банка.

Семен Петрович рванул ручку на себя:

– Закрыто, мать твою… Эй, здоровяк, твой выход.

Не заставляя себя уговаривать, Антон с разбега врезался плечом в стекло и… отскочил, постанывая от боли.

Грасс скривился:

– Ну что ж ты… как дитя малое? Голова тебе на что? Обезьяны, и те используют подручные средства.

Немой Павлик подобрал с тротуара увесистую каменюку (лежавшую тут, как по заказу) и с силой швырнул груз в препятствие.

Хрустальный звон, и тысячи крохотных осколков стекла сверкают под ногами. Проход свободен.

– Вот молодец пацан, – крякнул офицер, – Вроде доходяга, а как засандалил… Ну что, войдем?

Изнутри офис казался настоящим.

– Я часто бывал в этом отделении. Вроде бы все по-прежнему, вплоть до мелочей, – Мельков сунул банковскую карту в банкомат. – Не работает, даже табло не светится.