Заповедав себе отныне носить с собой Магическую Бумагу и Магическое Стило для записей – узлов-то на платке всего четыре! – Микайла, наконец, переступил порог крошечного домишки Карлсона…

Как оказалось, у рыжего коротышки в данный момент находился кадавр-доктор Франкенштейн.

Доктор Франкенштейн – кадавр с одутловатым лицом и водянистыми, бесцветными глазами – являлся, судя по характеристике Бэррима, костоправом довольно сносным. Любого мертвяка от любой замогильной хвори мог за сутки исцелить. А при великой на то надобности – буквально из кусочков сшить нового кадавра. Наподобие как в деревнях фермерши шьют из обрезков ткани кукол для малых детей. Однако никакой доктор не может помочь больному, если сам больной выздоравливать по какой-то причине не желает.

Карлсон лежал на застеленной тряпьем лавке. Демонстративно отвернулся к стене, укрывшись с головой невообразимой расцветки лоскутным одеялом. И с мертвячьим эскулапом общаться категорически не желал. Доктор Франкенштейн, заметив, что в помещение вошел Микайла, встал с табуретки и учтиво поклонился хозяину.

На вопрос Микайлы о состоянии здоровья рыжего кадавра-карлика, Франкенштейн лишь пожал плечами. И с поклоном отдал молодому магу бумажный листок. Так как доктор являлся кадавром всего лишь первого уровня, даже имея при себе Жука-Ларинго, по другому он ответить бы не смог.

Микайла смог прочесть на листке магической бумаги лишь первое слово: "Рецепт". Ибо почерк у Франкенштейна, как и у многих его коллег по врачебному ремеслу, был совершенно неудобочитаемым.

Отрок в свою очередь пожал плечами и сунул листок с рецептом в карман куртки. Так-то разбирать чужие каракули – не барское дело. Пускай Бэррим потом разбирается в докторской писанине… Жестом руки отпустив доктора, Микайла присел на освободившуюся табуретку.

Когда доктор Франкенштейн покинул явно тесный для троих домишко, Микайла сказал:

– Привет, Карлсон! Как ты?

– Я самый больной Карлсон в мире! – выглянув из под одеяла, гнусаво отозвался рыжий коротышка. И жалобным голосом прибавил:

– Малыш! Ты должен стать мне родной матерью!..

И тут Микайлу будто разрядом из Искрящейся Рогульки ударило: Карлсон, единственный из всех его кадавров почему-то мог говорить без Жука-Ларинго! Но в прошлые встречи с толстеньким кадавром-карликом юный маг, пребывая в изрядных хлопотах, совершенно не обратил на этот факт ни малейшего внимания. А кадавр-дворецкий Бэррим, не будучи спрошенным, разъяснить повелителю сущность данного парадокса не соизволил.

Правда, изъяснялся рыжий коротышка с винтом на спине своеобразно: сплошь и рядом короткими, хлесткими фразами. И набор тех изречений был относительно невелик.

"Не иначе, здесь кроется какая-то страшная тайна, – подумал Микайла. – Надо будет позже насчет этого дела в свободную минутку порасспросить Бэррима…"

– Слушай, ты же забыл варенье! – прервал несколько затянувшуюся паузу Карлсон.

Микайла, спохватившись, развязал узелок и отдал маленькому толстяку банку с малиновым вареньем.

Карлсон в два счета влил в себя тягучее лакомство и отбросил пустую банку в сторону. Затем взялся раз за разом жать пальцем артефакт-Кнопку на животе. Но трехлопастной винт на его спине, увы, так и не начал вращаться…

Карлсон обиженно надул толстые губы и вновь спрятался с головой под одеяло. И на присутствие Микайлы больше никак не реагировал.

"Похоже, Карлсон еще не выздоровел окончательно, – удрученно подумал отрок. – Несмотря на то, что после прилета Птицы Феникс, как мне докладывали, ему значительно полегчало. И с этим вопросом, как будет время, мне тоже еще предстоит разбираться…"