Я неопределенно развел руками, смущенный вопросами о моих школьных успехах. Они были в лучшем случае средними, и она всегда пыталась это изменить.

– Ты купил апельсины, как я просила?

Я поднял корзину, которую принес с собой. Она взглянула на нее и одобрительно кивнула.

– Твой дедушка был не прав, когда говорил, что ты забудешь свои корни.

Я не знал, что ответить. На самом деле я делал это только для того, чтобы ублажить тетю. Каждый год на праздник Чэн Бэн она требовала меня посетить храм, чтобы отдать дань уважения матери. Отец никогда не возражал против ее настойчивых просьб, чтобы я воскурил благовония и помолился за мать. Вообще мне часто казалось, что он очень уважает тетю Мэй. Несмотря на современное образование и на то, что она сменила один мир на другой, она осталась верна традициям – мой дед об этом позаботился. При этом тетя была такой же волевой, как и он сам, и единственной из семьи матери, кто отважился присутствовать на ее свадьбе с анг-мо.

Мы дошли до храма рядом с домом. Народу было немного, так как до самого праздника еще оставалось несколько дней. Мы вошли на территорию храма и прошли мимо каменных изваяний ощерившихся, извивающихся драконов и мифических полуптиц-полулюдей, раскрашенных в яркие оттенки бирюзового, красного, синего и зеленого.

Храм был построен в тысяча восемьсот сорок пятом году на средства сиамской общины на большом участке, полученном в дар от королевы Виктории. Возведенный в традициях сиамской архитектуры, он был щедро отделан золотом и выкрашен в бордово-коричневый. Стены украшал повторяющийся мотив с изображением Будды. Мы прошли мимо двух сторожевых драконов, сидящих на длинных бетонных постаментах, чьи тела изгибались, как волны, и оставили обувь у входа, под табличкой, предупреждавшей на английском: «Осторожно, вори!» Ошибка вызвала у тети Юймэй возмущение.

Мы вошли в храм, ступая босыми ногами по холодному мраморному полу, украшенному орнаментом из цветков розового лотоса. Это было все равно что идти по бесконечному цветущему ковру. Тетя Юймэй сложила ладони и принялась молиться перед фигурой лежащего внутри храма Будды. Если мерить от макушки, затем вдоль струящихся одежд и до босых ступней с блестящими ногтями, статуя была больше сотни футов в длину.

Будда лежал на боку: одна его рука поддерживала голову, другая вытянулась, следуя изгибам тела, с полуспящим-полубодрствующим осмысленным выражением глаз. Такой же взгляд был у Эндо-сана во время медитации. Маленькие золотые рельефы с изображением Будды, повторяющиеся на стенах, убегали под самую крышу храма. Высоко под потолком на бамбуковых лесах рабочий терпеливо обводил их контуры красной краской с помощью тонкой кисти.

Я снова подумал о том дне, когда мы с Эндо-саном ходили в Храм змей. Какая все же странная штука религия. Я привык к аскетизму англиканской церкви, и храмы с их ритуалами – густой дым благовоний, запахи, яркие краски и, конечно же, загадочные слова и неопределенные предсказания – казались мне частью подозрительного незнакомого мира.

Тетя Юймэй подтолкнула меня локтем, чтобы я помолился лежащему Будде, и я сложил ладони, попытавшись изобразить молитву. Потом я последовал за ней к колумбарию за ложем Будды и принялся искать урну с прахом матери. Вся стена напоминала огромные медовые соты, и в каждой соте стояла фарфоровая урна. Я узнал мать по фотографии и поставил апельсины на низкий столик под ее сотой. Тетя Мэй зажгла палочки с благовониями и красные свечи и поставила их в вазу. Она закрыла глаза и быстро зашевелила губами. Под потолком пара ласточек играла в салочки вокруг головы Будды, натужно испуская звонкие крики. Гигантский лежащий Будда даже ни разу не моргнул.