– Камень у тебя при себе? – вопросом на вопрос ответил Кристик.

– Да, – подтвердил Даниэль, указывая на кожаный мешочек, пристегнутый к поясу.

– Тогда, действуй.

– Но как? Меня ведь могут увидеть!

– Из-за опасения, что тебя увидят здесь, мы не можем допустить, чтобы тебя не увидели в квартире. К тому же, если ты и попадешься на глаза охранникам, то, как только исчезнешь в стене, они решат, что им померещилось. Эти верзилы – люди недалекого ума. Ну же, поторопись!

Мальчики, скрываемые деревьями, быстро обогнули здание и оказались с той его стороны, где находилась квартира Даниэля. Охранники совсем некстати, совершали обход. Даниэль выждал момент, когда один из охранников свернул за угол, а другой еще не появился из-за угла, и резко метнулся к зданию. Удаляющийся охранник, услышав шум позади себя, оглянулся, но, не заметив ничего подозрительного, лишь зло проворчал:

– Эти неугомонные птицы уже задергали меня! Давно пора их вытравить. И о чем только думают эти дармоеды лесничие?

Но, как только он продолжил свой путь, от стены, исчезнувшей из его поля зрения, отделилось что-то серое шарообразной формы. Это серое быстро промчалось по воздуху, преодолевая пустое пространство, и нырнуло в заросли, как раз в тот момент, когда из-за угла показался второй охранник.

Кристик, не расслышав дословно, что болтал первый охранник, но, уловив главный смысл его слов, со вздохом облегчения развернул Диято и полетел по направлению к своему дому, пригласив Почито следовать за ними. Все трое пока оставались в неведении. Но старались отогнать от себя плохие мысли, и надеяться, что все обойдется.

Что же происходило в квартире Даниэля после того, как он проник в нее сквозь толстую каменную стену, и вытолкнул Почито наружу, мысленно пожелав ей удачи?

Оказавшись у себя, мальчик еще несколько секунд стоял в нерешительности с закрытыми глазами, боясь, что открыв их, увидит злорадствующего Тортоломио. Но когда Даниэль, наконец, отважился поднять веки, то увидел перед собой лишь пустую комнату. Однако не успел он расслабиться, как со стороны коридора, ведущего в спальню, донеслись звуки быстро приближающихся шагов. Мальчик метнулся к столу и принялся засовывать стардейский камень в вазу с гербарием, но камень никак не желал пролазить в узкое горло. Тогда Даниэль поспешно сунул камень между веток и отпрянул от стола. Перед ним тут же выросли две фигуры: одна небольшая, являющая собой фигуру Тортоломио младшего, а другая довольно-таки внушительных размеров, которая, по всей видимости, была фигурой личного телохранителя юного Маланьи.

Тортоломио, заподозрив что-то неладное, выстрелил взглядом в сторону вазы с гербарием, затем вонзил его в Даниэля, будто пытаясь просверлить пленника насквозь. Немного погодя, он перекинул взгляд на телохранителя и, указав на сухое дерево, коротко приказал:

– Напоить.

Громила тут же сорвался с места, подлетел к дереву и, вынув из-за пазухи прозрачный бутылек, откупорил его. Жидкость неприятного желтого цвета лениво выползла из стеклянного горлышка и переместилась в кадку, где принялась медленно всасываться в сухую потрескавшуюся землю.

Во время переливания жидкости из бутылька в мертвую почву, Тортоломио стоял неподвижно в нескольких шагах от Даниэля, даже не пытаясь подойти к пленнику и заговорить с ним. Даниэль же, в недоумении созерцал происходящее, совершенно не представляя себе, что последует за столь странным ритуалом. Но долго гадать ему не пришлось. Огромные ручищи телохранителя подхватили его и, крепко сдавив, перетащили к кадке с сухим деревом. Мальчик инстинктивно понял, что его ждет нечто малоприятное. И вдруг за его спиной что-то затрещало, что-то заскрипело скрипом похожим на стон какого-нибудь раненного чудовища. Что-то шершавое коснулось его рук, и быстро обхватив их над локтями, вцепилось в запястья. Пленник испуганно оглянулся и, – о, ужас! – сухое дерево, всегда вызывавшее у него отвращение, ожило. Его ветви извивались, как змеи, одна за другой приближаясь к беззащитной жертве. Еще пять секунд, и дерево уже крепко держала свою добычу за ноги. Чуть позже несколько ветвей обвились вокруг талии Даниэля, а одна, самая большая и тяжелая, легла ему на голову, и принялась поглаживать ее.