Вращаясь на своем корабле вокруг Солнца, он вел переговоры с Академией, Даном и Аргом.

Годы после отлета гиперэкспресса Дан посвятил исключительно преподавательской работе. Он создал и читал курсы теории гиперструктур для университетов и институтов и введение в теорию для лицеев и колледжей.

Постепенно замолкли все, кто был вначале не согласен с его теорией. Появление её как мощный импульс вызвало следом большое количество крупных открытий. Казалось, уже кончилась эпоха научной депрессии, и человечество радостно двинулось по пути научного прогресса. И в успехе полета Тупака никто не сомневался. Кроме самого Дана.

Он был самым популярным человеком на Земле. Всемирным голосованием его избрали академиком: этим даровали ему вторую жизнь – его голова незадолго перед смертью будет пересажена на тело донора. Но Дан мало думал об этом. Нетерпеливо, хотя внешне это никто не мог заметить, он ожидал сигнала Тупака.

…И сигнал пришел. Были прерваны абсолютно все передачи для экстренного сообщения Академии.

Люди как будто обезумели: бурное ликование охватило всех. Никто не сидел дома, в своем блоке. Люди толпились на площадях и аллеях, кричали, пели, плясали.

Хотели видеть Дана. Но он не появлялся. В ответ на нескончаемые радиовызовы лишь на несколько минут появился на экранах, поздравил людей, поблагодарил всех и сказал, что хочет побыть один. Его не смели беспокоить. Но глазок приемника горел, шла запись непрерывно поступающих радиограмм.

Только когда после сигнала вызова на экранчике радиобраслета появился Лал, он сказал:

– Приди ко мне: очень жду тебя.

Лал застал его в садике, сидящим в кресле – с выражением какого-то полного бессилия и безразличия ко всему. Равнодушно поблагодарил за поздравление, за принесенные цветы.

Лал откупорил бутылку со светлым вином.

– Её дал мне когда-то один винодел: в нем старое вино с удивительным букетом. Он велел хранить это вино до особого случая, который может быть только раз в жизни. Сегодня как раз такой. Выпьем за победу, отец! – Губы Лала дрожали, в глазах стояли слезы.

Они чокнулись. Дан сделал несколько глотков. Он слишком устал: начал моментально пьянеть. Жадно допил свой бокал. И вдруг начал рыдать.

Лал не успокаивал его: пусть, слезы помогут ему расслабиться. Постепенно Дан успокоился и стал засыпать, ещё изредка всхлипывая.

Робот постелил постель. Дан уже спал. Лал сам поднял его, чтобы перенести в нее, и с удивлением и испугом почувствовал, какой он стал легкий. Осторожно уложил его.

Как же он постарел, ссохся. Как выжатый лимон. Герой – измученный совершенно!

…Лал включил полное затемнение и ушел, оставив спящего тяжелым, мертвым сном Дана.

Он шел по аллеям, ярко освещенным и заполненным людьми. Надвигалась ночь, но никто не думал о сне. Люди шли, обнявшись – ликующие, пьяные от счастья. И Лал чувствовал, что сегодня он один как никогда. Для них это – победа, конец эпохи кризиса. Для него – лишь конец первого этапа окончания его.

Пожалуй, самого важного. Поэтому на все эти годы борьбы за утверждение теории Дана пропаганда её стал основным делом и смыслом его, Лала, жизни. Он поверил в значимость этой теории с самого начала: она должна была покончить с кризисом. До того никто бы не стал его слушать. Даже Дан.

Дан! Сколько раз казалось, что, глядя ему в глаза, Дан угадывает, что он всё время что-то таит в себе, не досказывает. Но мысли Дана были сосредоточены лишь на одном. Он отдавал себя этому целиком – предельно напряженный сгусток мысли, энергии, воли. И не было уже места рядом ни для чего другого. Иначе было невозможно. Лал это слишком отчетливо понимал. И не смел мешать. Он терпеливо ждал.