Lasciate ogne speranza.

Эти слова, помещенные на керамической табличке, были для него исполнены сарказма, ведь решение уже принято: он войдет туда, чего бы это ни стоило. Что будет делать потом, он придумает позже, но его не покидала уверенность, что, если ему не удастся в реальной жизни войти в этот дом хотя бы раз, он будет осужден делать это бесконечно в своих кошмарных снах, и это неизбежно. Бальестерос был прав: ужасная смерть Лидии Гаретти не имела никакого отношения ни к нему, ни к его жизни. Она была всего лишь незнакомкой, а ее трагедия – еще одним преступлением, еще одним зверством из тех, что ослепляют публике глаза мелькнувшим кометой ужасом, а потом гаснут в забвении. Тем не менее в определенном смысле эти сны были его неоплаченным долгом; и он знал, что расплатится по этому счету только в том случае, если войдет в дом и найдет аквариум с зеленой подсветкой.

Он остановился, чтобы обдумать свои действия. Решил, что самым разумным будет перелезть через дверь, воспользовавшись мусорным баком. Пока Рульфо прикидывал, как бы ему так передвинуть бак, чтобы не разбудить соседей, внезапно поднялся ветер и брызнул дождь. Полы пиджака Рульфо взлетели вверх, дождь оросил лицо ледяными поцелуями, а железная дверь на несколько сантиметров отошла от замка, не издав ни малейшего звука.

Она не была заперта.

Девушка проснулась внезапно, вскочила, как пружина, и обхватила тело руками. И вдруг поняла, что не знает, где она. Огляделась вокруг, увидела первые лучи солнца на гардинах и знакомые очертания комнаты, почти такой же голой, как и она сама: кровать с резным деревянным изголовьем, сбитые простыни, темные стены, пурпурные шторы, шкаф, зеркала. То, что ее окружало, было не чем иным, как ее спальней, и все в ней пребывало на своих местах.

Она уткнулась подбородком в колени и несколько секунд размеренно вдыхала и выдыхала воздух. Сохранять спокойствие – это одна из ее обязанностей. Затем она закрыла глаза, стараясь припомнить все самое важное: какой сегодня день, что ее ждет, что она должна делать. Временами воспоминания давались ей с трудом. Наконец она сделала вывод, что сегодня четверг, на календаре середина октября, на утро у нее назначена встреча с клиентом в одном из мадридских отелей, и ей нужно поторапливаться, если она хочет быть к этой встрече готовой.

Когда она поднялась, огромные зеркала на стене и потолке отразили тело, которое претендовало на большее, чем быть названным просто красивым. Его обладательница слышала уже в свой адрес много эпитетов и замечала множество устремленных на нее взоров, но ни то ни другое не доставляло ей никакого удовольствия, поскольку ни разу не адресовалось той личности, которая чувствовала и думала внутри, а всегда – лишь формам ее тела. Она жила, словно заключенная в тюрьме умопомрачительного тела. Тем не менее в сумрачном одиночестве своего разума девушка считала себя некрасивой и жалкой.

Она неторопливо направилась в ванную, ступая босыми ногами по холодным грязным плиткам, и в такт шагов кончики ее черных волос касалась беломраморных ягодиц. Пока она в ожидании горячей воды в душе подбирала волосы, мысли ее вновь вернулись к кошмарам.

Она не была склонна задаваться различными вопросами. У нее выработалась привычка подавлять свое любопытство, даже уничтожать его, и ничто из происходящего вокруг особенно ее не интересовало. Но этим снам удалось заставить ее усомниться. Вначале она подумала, что это всего лишь обычные, леденящие кровь фантазии, и не придала им особого значения, поскольку у нее было более чем достаточно резонов для подобных снов. Однако, когда детали стали повторяться практически каждую ночь в неизменном виде, она уже не знала, что и подумать. Имеют ли они какое-то значение? А если нет, то почему ей снится одно и то же?