Больше всего Полину поразило, что решение было рядом все эти годы. Все эти годы ей незачем было мучиться: мир всегда не имел границ.

Мать, конечно, сразу превратилась в загнанного зверька.

– Как же… Зачем? А вдруг… Ведь девятый класс… А лицей этот… Там учиться так трудно! И ездить далеко… Представь, во сколько вставать! И возвращаться позже меня будешь, я тут с ума сойду…

Если у тебя есть решение, самое трудное – сохранить его, когда против тот, кого ты любишь.

Если у тебя есть решение, самое нужное – сохранить его, когда против тот, кого ты любишь. Иначе – понятно, что будет. Исчезнет космос, небо спрячется от взглядов под тощими, как больничное одеяло, облаками: серенькое небо, скучное, будто и не знавшее никаких метеоритов никогда. Исчезнет космос, вернется ад. «Зомби, не упади, еще переломишься!», «Зомби, что ты там ешь? Чьи-то мозги? Фу, я щас сблюю!»

Вот что будет.

Так все и пошло опять своим безнадежным путем.

Одна радость: в расписании снова появился английский. Значит, Рэббит не умер! Полина еще с вечера сложила в сумку учебник с тетрадью и стала ждать. Хорошо, когда есть чего ждать, даже если это всего лишь школьный урок.

Как назло, утром заболел живот. Ей остаться бы дома, лечь, свернуться калачиком, зажать зубами угол одеяла и повыть тихонько – но ведь мать напугается, будет метаться по квартире, вызовет скорую. Чуть что, она вызывала эту скорую, и хмурый фельдшер, не снимая ботинок, проходил в их комнату, и наполнял ее запахом лекарств, и мял живот холодными жесткими пальцами, и уходил еще более хмурым. Он уходил, а мать бросалась к шкафу, хватала книги, переставляла камни, поминутно подбегая к кровати:

– Ну что, Полюшка? Как ты? Болит?

И глаза: огромные, умоляющие глаза попавшего в капкан существа.

Так что она потихоньку от мамы проглотила две таблетки но-шпы и побрела в школу, борясь с желанием скрючиться в три погибели. Ну что ж, зато Рэббит вернулся. Вернулась ее маленькая радость.

Однако в классе ждал вовсе не Рэббит. Высокая черноволосая женщина.

– Меня зовут Маргарита Марковна Бергер.

Все звуки она выговаривала четко.

– У меня, если вы в состоянии, конечно, это заметить по фамилии, – немецкие корни. Но, несмотря на это, я никогда не хотела покидать нашу страну. А вот дочь пять лет назад уехала жить в Германию.

Полина вытерла пот, выступивший над губой. Но-шпа не помогла. И боль, казалось, еще усиливал громкий, хорошо поставленный голос, который делился подробностями жизни в Германии русского человека.

– Возникает «эффект туннеля». Чужой язык используется только на бытовом уровне, а свой забывается – начинается процесс деградации.

– Чего начинается? – не понял Сенька Савченко.

Англичанка повернулась к нему.

– Тебе не грозит.

– А-а, слава богу! – Савченко преувеличенно выдохнул и откинулся на спинку стула.

– Твое лицо, как я вижу, и так не обезображено интеллектом. И неудивительно. – Теперь она обращалась ко всем: – Вы же вечно сидите в телефонах! Мозги последние скоро там оставите. Превратитесь в зомби!

Тут же взорвался криками класс.

– Не-е-е-ет!

– Так вот как это бывает!

– Ну и ниче такого, зомби давно среди нас!

Поворачивались, глядели на Полину, которая скрючилась за своей партой, чувствуя, как горячо намокают подмышки.

Коротко процокали каблучки, остановились рядом.

– Вот ты! Как твоя фамилия?

Полина подняла голову.

– Да-да, я к тебе обращаюсь! Если ты сидишь тут с таким страдальческим видом, то зачем ты вообще пришла? Встань, с тобой педагог разговаривает!

«Челябинские педагоги настолько суровы, что вместо указок используют бейсбольные биты».

Полина поднялась, встала ровно, как полагается. И сказала, будто прыгая с гаража: