В полутемной раздевалке одежда – пустая человеческая оболочка – висит, легко покачиваясь, будто все еще храня движения всех, кто выпростался из нее, умчался в классы: успеть доучить стих, повторить правило, списать домашку, пока не прозвенел звонок.

Полина вылезла из пуховика, пристроила его под чьей-то объемной шубой. Проверила: вроде не видно. Эта привычка появилась год назад, в седьмом классе – после того как ей, выкинув из карманов варежки, напихали туда живых червей. Поймала краем глаза свое отражение в зеркале: узкий изумрудный силуэт. Такой… грациозный.

А может, и ничего, подумала Полина. Может, еще обойдется. Тем более что первой по расписанию – математика.

Жуда-Изольда всегда вызывала к доске тех, кто не был готов к уроку. Вычисляла их с одного взгляда. Рассказывали, что сразу после пединститута распределили Изольду в тюрьму, преподавать малолетним преступникам – там-де она и выковала свой жуткий характер. В любом классе математику скоро начинали учить все, неготовых не находилось, и тогда Изольда переходила на простую и справедливую систему алфавитной очередности.

Когда Полина встала у доски в своем изумрудном платье, в классе поднялось… нет, не перешептывание – попробовал бы кто перешептываться у Изольды! – но некое неуловимое шевеление. Как будто сгустилось в воздухе опасное электричество. Изольда – тюрьма научила ее чувствовать атмосферные колебания – подняла бровь. На этом все, конечно, и закончилось бы. Поднятая бровь Изольды все проблемы решала, но… Раздался стук в дверь, в проеме возникла рыхловатая фигура директрисы Валерии Васильевны:

– Изольда Михайловна, на два слова…

Лицо Изольды застыло.

– Я веду урок! – сказала ледяным тоном. – Закройте, пожалуйста, дверь.

Пару секунд это заняло. Всего пару секунд! Но их хватило, чтобы тощая рука с коробочкой сока протянулась к пустому стулу Полины, сжала над ним эту коробочку быстро, бесшумно – и спряталась.

Полина в это время стояла к классу спиной, дописывала решение задачи. Мел скрипел по доске, из-под пальцев сыпалась белая пыль со строительным запахом. Изольда хмыкнула, ничего не сказала – это означало, что задача решена верно, – и Полина поскорее села на место.

И ведь всегда, всегда смотрела, куда садилась! Уже пришлось однажды слайм счищать с джинсов – а она, как боец-разведчик, все уроки жизни запоминала с первого раза. Но в кабинете Изольды! Такого просто не могло быть. Не могло быть этой сырости, что пропитывала сейчас ткань платья, колготки, липко холодила кожу…

Полина подняла руку, встала:

– Извините, Изольда Михайловна, мне надо выйти.

– Уже не надо! – хихикнул кто-то.

Схватив сумку и прикрываясь ею, Полина выбежала из класса.

В коридоре посмотрела, изогнувшись: пятно расплывалось. Безобразно отчетливое на предательском ярком фоне. Побежала в туалет, еще не зная, что делать. Застирать липкое? А потом? Вернуться? Не возвращаться? Но там остались ручка, учебник…

Она простояла в туалете, прижимаясь мокрым к батарее, до самого звонка. А когда он раздался – металлический, дребезжащий, отдававшийся в коленных чашечках, – вышла. Вышла, куда было деваться?

Двери классов распахивались одна за другой. В минуту коридор наполнился гвалтом. Полина ощупала себя сзади – нет, не просохло! – ускорила шаг, едва не налетев на Рэббита, который с мобильником возле уха шагал в сторону окна, а из кабинета математики прямо навстречу ей вывалились «те». Отсидев урок в редкой для них неподвижности, они были заряжены энергией, которую впору мерить в тротиловом эквиваленте.

Когда-то Землю населяли два разных вида людей, кроманьонцы и неандертальцы. Так, может, и сейчас два разных вида живут? Одни заняты: учатся, ходят в музыкальную школу, играют в теннис, рисуют картины. А другие… Нет у них никаких занятий. Мозг, словно в скорлупе грецкого ореха, закрыт от мира. Вот и слоняются грецкие мозги по обочине жизни, ищут, за чей счет поразвлечься: «А где там зомби?», «Пойдем зомби гонять», «Разбомбим зомбиленд!»