В среду сын позвонил, Николай, из Петербурга. Опять фельдшерица за старушкой на край деревни сбегала, к телефону позвала. Опять Глафира попечалилась, что Угодник на минутку явился и пропал.

– Как пропал?! – удивился по телефону Николай во вторый раз.

– Да так и пропал, исчез, – ответила Глафира, – вошла, а он стоит, сиявый такой весь, красивай. Помолилась, за Валентиной побёгла, а он взял и ушел.

– Кто?! – закричал в трубку Николай.

– Никола Чудотворец, Божий Угодник, кто!

– Как ушел?! – возмутился Николай, который сын.

– Да так, взял и ушел… сквозь стенку, видать. Дверь на замок-то заперта была. Как явился, так и ушел, – посетовала Глафира. Валентина в медпункте рядом с Зинаидой стояла, обе головами качали от удивления. Не станет бабка так громко врать. Привиделся ей Святой, значит, ей-ей, привиделся. Чудо, стало быть, на деревне случилось. Радоваться надо. И не беда вовсе, что одна Глафира Божьего Угодника увидала, стало быть, достойнее всех того чудного явления оказалась. Перекрестились все трое, с молодой фельдшерицей вместе, когда в трубке телефона короткие гудки услышали. Оборвалась связь, ненадежная, сельская.

В воскресенье обе в храм ездили. Валентина и бабушка Глафира. Исповедались сельскому батюшке во грехах своих, причастились. Хорошо обеим на душе стало. Славно и покойно.

До вечера чай в избе у Глафиры пили, помалкивали, на стенку поглядывали, где Угодник хозяйке привиделся.

С закатом солнца Валентина домой засобиралась, да ни с того, ни с сего истово креститься стала, на ту самую стену, где явился Глафире Николай Угодник. Сама бабка-то слаба глазами была, но креститься следом начала.

Валентина широко осеняла себя крестными знамениями, кланялась и радовалась, что узрела на стене как бы тень Чудотворца. Этой самой тени и кланялась.

Так и ушла гостья, предовольная, вроде как явление Угодника тож увидала.

Бабушка Глафира осталась в полном неразумении, отчего Валентина так расчувствовалась, даж всплакнула на прощание.

На утро вторника сын Николай вновь из Петербурга прикатил, как дождь в ясный день, нагрянул. Мать-то рада – радёшенька, что сынок зачастил.

Тут и деревенские к избушке глафириной потянулись. Валентина по всей деревне нашептала про явление Чудотворца. Захотелось народу на чудо глянуть.

Впускали в избу по одному. Валентина каждому тень в рост человеческий на стене показывала, многие крестились, старухи и женщины – молодухи, фельдшерица Зинаида среди них. Мужики недоверчиво хмыкали, хмурились, парни и вовсе на минутку в избу сунулись, в чудо не поверили.

Николай за всем этим странным нашествием людским, молча, с удивлением наблюдал, по сторонам оглядывался. Куда могли оба образа Чудотворца подеваться? В толк не мог взять инженер, оттого слегка нервничал. На иконку матери тайком перекрестился. После ухода гостей наклонился, плетеный половичок на полу поправить да под кровать поневоле заглянул. В темной глубине под деревенской широченной кроватью с железными шарами на спинках, трубочки неприметные лежали, из пленки.

Догадался Николай, успокоился, тихо порадовался. Понятно стало инженеру, какое простое чудо случилось. Пленка-то с Николаем Чудотворцем, так вот, начиная с нимба святого, от стены отклеилась, в трубочку свернулась и под кровать закатилась. И первая, и вторая. Бумага на стене избушки – оберточная заместо обоев издавна была поклеена, сизая, блеклая от времени, затертая, вот и замаслилась, прикоптилась от печи русской да от керосинки, что на кухонке за дощатой загородкой чадила. Пленка долго на стене не задержалась, отклеилась. Сверху, от нимба золотого, закаталась в трубочку вниз до самого пола и откатилась через всю избушку в темноту под кровать.