в котором находилось несколько сотен тысяч советских воинов. И снова безуспешные атаки, людские потери, отступление и горечь поражения… Бригада в этих боях снова потеряла большую часть своих танков. Но самое обидное, что прорвать окружение так и не удалось. Только через много лет после войны Николай узнает, что в этом котле фашисты уничтожили более двухсот пятидесяти тысяч наших солдат и офицеров…

Танк Николая тоже был подбит и обездвижен. Ремонтная рота в считанные дни восстановила машину, но двое членов экипажа – лейтенант Смирнов, которого все, несмотря на его командирскую должность, звали просто Серёжей, и стрелок – радист Виктор были тяжело ранены

и отправлены в тыл. Экипаж пополнился новыми бойцами, уцелевшими в очередном бою.

И снова изнурительные марши, снова бои за города, станицы, хутора: Муром, Старица, Волчанск, Прилепы, Земляной Яр, Новоалександровка, Белый Колодезь… И чем ожесточённее сопротивлялся враг, тем отважнее сражались танкисты. Стояли насмерть, пока из нескольких десятков танков уцелело только шесть. Танк Николая с иссечённой и обожженной броней, с латаными гусеницами и с пятью опалёнными звёздами на боку —

по счёту уничтоженных фашистских машин, оказался среди этих шести. И водителю казалось, что с этой многотонной громадой, ставшей частью его самого, он дойдёт до Берлина…

Но потом был Сталинград и ещё более ожесточённые бои, в одном из которых бронебойными снарядами заклинило башню танка, перебило гусеницы. Выбрав момент, когда перестрелка на время затихла, командир приказал экипажу покинуть машину. Нижний люк тоже заклинило, все выходили через верхний. Николай шёл последним. Когда его товарищи были уже на земле, рядом с танком взорвался снаряд, взметнувший в небо грязевой фонтан. Николаю от этого снаряда достался осколок, а его

товарищи так и остались лежать недвижимо. Истекая кровью, он, опираясь на здоровую руку, смог вылезти из танка. Теряя сознание, увидел, что из развороченного осколком рукава, подтапливая грязный снег, струится красный ручеёк…

Он не помнил, как и кто его нашёл, как попал в полевой госпиталь, не помнил, как оказался на операционном столе, как попал в вагон санитарного поезда… Очнулся через несколько суток от того, что кто – то, приподняв ему голову, как ребёнка, поил водой.

– Ну, что, танкист, жив? Вот и ладно, – раздался над ним ласковый женский голосок.

– Жив, – радостно подтвердил хриплый мужской голос.

Николай с трудом поднял веки. Как сквозь марлевую завесу, увидел склонённое над ним то ли девичье, то ли детское лицо.

– Жив, жив, – снова повторила сестричка, – вот и молодец!

Жив, – то ли подумал, то ли прошептал запёкшимися губами Николай и снова уснул.

Ещё несколько суток он, изредка возвращаясь из небытия, видел то склонённые над ним лица, то белые халаты или белые стены и никак не мог понять, где он находится. Больше всего удивляла тишина, от которой иногда звенело в ушах. И всё – таки молодой организм смог победить недуг: термометр, в течение многих дней не опускавшийся ниже сорока градусов, в конце концов, сдался, и ртутный столбик стал медленно опускаться.

– Кризис миновал, – сквозь сон услышал он тихий мужской голос.

Открыв глаза, увидел, как в тумане, что около него стоят трое в белых халатах: две женщины и один мужчина. Мужчина, судя по всему, был старшим в этой группе. Он приложил руку к запястью больного и вскоре подтвердил: «Теперь пойдёт на поправку!», после чего совсем тихо стал что – то говорить своим помощницам, одна из которых быстро записывала всё в блокнот.

– Ну, боец, – обратившись к Николаю, строго произнёс доктор, – больше не шали. Поправляйся, – договорил уже на ходу и подошёл к другому больному.