Чернов двинулся к едва заметной тропинке, и тут же замер, подчиняясь новой команде Закария:

– Стой! – пауза длилась, и длилась; наконец, Хранитель промолвил – совсем не то, что хотел поначалу сказать (так понял Никита), – нож у тебя… особенный. Храни его. Предчувствую, что он тебя выручит.

Полковник кивнул. Обернулся на пару секунд, и пошел вниз, мотая головой, словно конь, отгонявший слепней. Так Никита Владимирович выгонял из головы картинку, запечатлевшую фигуру Хранителя на фоне кроваво-красных лучей заходившего солнца. Картинка была та еще. Закария висел в воздухе, скрестив ноги, и между ним и каменной площадкой солнечные лучи свободно проходили, освещая пространство не меньше двадцати сантиметров в высоту. Полы халата, который своим видом тоже напоминал о давно минувших веках, были заткнуты за пояс, и совершенно не мешали разглядывать в этот проем далекие снежные пики одной из среднеазиатских республик. Какой именно – полковника это уже не интересовало.

В дом он вернулся уже глубокой ночью, ни разу не заплутав на практически незнакомой местности, и не подвернув ноги на тропе, где камней и камушков было великое множество. Привычно, словно в сотый, или тысячный раз, он ткнул в кнопку пуска четырехтактного японского дизелька, подававшего энергию; приготовил немудреный ужин, с аппетитом поел, и вышел на пару минут из дома. Чтобы отключить до утра дизель.

– Надо бы в дом вывести кнопку, – пробормотал он, привыкая к роли хозяина, и Хранителя.

Свежий горный воздух, и прогулка, растянувшаяся на целый день, действовали не хуже снотворного. Он проспал крепко, без сновидений, не меньше восьми часов. А потом уже привычно, по распорядку, начал свой первый день на новом рабочем месте.

– На полном гособеспечении, – ухмыльнулся он, – хотя и без денежного содержания. Которое тут и не нужно. Магазинов все равно нет. Но раз служба – значит, будем соответствовать. В том числе и внешним видом. Поэтому напишем, чтобы не забыть, записку Мулле Закия. Чтобы, значит, обеспечивал бритвенными станками, ну и другими мыльно-рыльными принадлежностями. Все равно такая борода, как у Закарии не вырастет.

На каменную площадку он забрался к полудню. Бывшего Хранителя ни там, ни по дороге он не обнаружил. С опаской заглянув вниз, в ревущий, подобно дикому зверю, поток, он с трудом разглядел в вихре брызг и белоснежной пены что-то зеленое. Именно такого цвета был халат старца Закарии, выглядевшего в свои двести максимум на сорок. Почему-то Никита поверил каждому его слову. Поверил, и… не забыл, нет. Память не позволила. Но вот загнать ее в самый дальний уголок, и никогда не доставать наружу – это он себе пообещал. Пообедав прихваченной с собой снедью, он занял место посреди площадки, и, подобно прежнему Хранителю, занял «рабочее место». Сел, скрестив ноги не так, как это делают йоги, с вывертом коленных и бедренных суставов. Сел вполне комфортно; даже камень показался не таким жестким.

– Скоро тоже начну левитировать, – заявил он в полный голос; давать обет молчания, хотя бы в разговорах с самим собой, он не собирался.

Так потекли дни; один за другим. Он обошел всю долину; «познакомился» с каждым деревцем и кустом, каждым гнездовьем птиц, и даже с семьей снежных барсов, которые облюбовали себе под логово пещеру в противоположном от утеса конце долины. Здесь не было привычной всем смены времен года. Было вечное начало осени, с недолгими теплыми дождями и прохладными ночами. Вполне комфортно он чувствовал себя в доме, не отрезая себя от внешней жизни посредством радиоприемника. Спокойно воспринял весть о смене власти в России; о коронации – как говорили в соседних республиках – нового русского царя. Но его действия, как и всех других двухсот с лишним официальных правителей планеты, никак не комментировал. Находил темы для бесед с собой гораздо интересней и злободневней.