Он тихонько высвободил узду из ее рук, и они неторопливо направились в лес. Вскоре вышли на поляну, и Марфа увидела избенку из почерневших бревен, вросшую в землю. На лай собаки из открытых дверей показалась чья-то головенка со взбитыми волосами. Солнце било в глаза, и старуха, приложив ладонь ко лбу козырьком, прошамкала:

– Никак ты, Лука?

– Я, Марфуша, я! Встречай-ка гостю. Тя как кличут? – спросил он у девы.

– Марфа, – застеснявшись, произнесла она.

– Марфа! – длинная седая борода деда затряслась, глаза сузились, он неслышно смеялся, – я тя буду звать младшая Марфа.

Девушка поняла причину дедова смеха. Родившееся в ее груди отчуждение вмиг пропало. Подошел пес. Огромная пятнистая собака поглядывала то на деда, то на гостю, точно дожидалась команды хозяина. И дождалась:

– А ну, пошел отсель! – дед притопнул ногой.

Обидчиво глянув на хозяина, пес удалился. Подойдя к двери, дед, кивнув на девушку, сказал:

– Примай Марфушу. Да поволши ей, – подмигнув, он добавил: – со свадьбы сбегла!

Бабка все поняла.

– Идем-ка, дочка! – и взяла ее за руку.

Кожа на ладони старухи была сухой и грубой. Но как нежно она прикоснулась! Марфа поняла, что это была сердечная, добрая женщина, и сразу прониклась к ней доверием.

Внутри изба не представляла ничего особенного. Как и у многих: у входа мазанная глиной печурка. За ней широкий лежак со шкурами. В углу поставец. У мутного окошка стол с лавками. На входной стене развешана нехитрая одежонка. Отличалось жилье одним: у противоположной стены была вторая дверь. Старая Марфа усадила гостью на лавку у стола, а сама повернулась и вышла из избы. Вскоре вернулась с кринкой в руке. Достав из поставца краюху хлеба и кубок, она, налив молока, сказала:

– Ешь.

Есть Марфе не хотелось. Она было протянула руку за хлебом, но тотчас ее отдернула.

– Не хочу! – проговорила гостья и виновато посмотрела на хозяйку.

Та подсела к ней поближе, погладила ее руку.

– Ты, милая, поешь, – взгляд бабки добрый, ласковый, как и голос.

Марфа слегка откусила хлебец. Он был мягким, пахучим. Запила холодным молоком. Еда ей понравилась, точно опробовала это впервые. И вдруг появился аппетит. Когда Марфа расправилась с едой, нежелание смотреть на этот мир прошло само собой. Глаза ее оживились.

– Вот теперь, – заметив ее перемены, сказала старуха, – я те поворожу.

Она поднялась и взяла с полки холщевый мешочек. Запустив туда руку, зашумела чем-то сухим. Как потом оказалось, это были бобы. Бросив горсть на стол, она стала всматриваться в их расклад. Потом заговорила:

– Сердешные дела устремились в дальню дороженьку. Тот, о ком ты думаешь, тоже в пути. Но они у вас разные. Не печалься, дочка, – бабка посмотрела на нее и улыбнулась, – он тоже о те думат.

И у Марфы на душе посветлело от таких слов. Но сколько дева ни смотрела на этот расклад, ничего понять не могла.

– А как ты, матушка… – она как-то нечаянно назвала так бабку и посмотрела на нее.

Глазки у той заискрились.

– Че ты хошь? – спросила ласково старая Марфа.

– А… мы встретимся?

Бабка сгребла плоды, вновь перемешала их в мешочке.

– Нуть, – произнесла она, и бобы застучали по столу.

Долго вглядывалась старуха, потом, глядя на кучку бобов, заговорила:

– Вы встретитесь. Только… – бабка закусила губу и смахнула бобы в кучу. – Главное, вы встретитесь. А там как Бог даст. Вот че ждет тя, мила. Так че, не печальси. Дай-ка я те постелю, отдохнешь. У тя был трудный день.

– Бабушка, – на этот раз она назвала ее так, – я хочу те все рассказать.

И та поняла, что она стала считать ее близким и дорогим человеком.

– Расскажи, милая, – ласковый взор ее глаз устремился на девушку.