Однако все это было не то. Не хватало в отношениях возвышенности, романтизма, какого-то томления души…

Поэтому он решил использовать повод и нанести визит прекрасной даме.

Собирался целый день. Костюм оказался несколько мал. Да и то сказать – последний раз он его надевал, когда еще лейтенантом собрался пригласить в кино дочку начальника штаба. Собственно, перед этим событием он и купил его в местном военторговском магазине. Но начальник штаба откуда-то узнал, скорее всего, от продавщицы, и предусмотрительно отправил Михалыча на гауптвахту, а дочку – к бабушке в деревню. Так и висел костюмчик все эти годы в шкафу, покрываясь пылью и уменьшаясь в размерах. Последний факт был вообще из разряда загадочных. Периодически Михалыч его надевал, вспоминая безудержную молодость, при этом с удивлением замечая, что костюм становится с каждым разом все меньше и меньше.

Хотя, если погладить и не застегивать впереди, то вполне сойдет. Трудности оказались с обувью. Сначала брюки он попытался всунуть в сапоги. Прошелся по дому, оценивая себя со всех сторон.

Потом решил надеть навыпуск.

Снова прошелся.

Показалось хуже: при ходьбе брюки натягивались и затрудняли движение.

После некоторого раздумья решил вернуться к первому варианту.

Вместо дезодоранта воспользовался репеллентом от комаров.

Седые виски закрасил сажей из бани.

Зато зубы почистил не как всегда – рукавом, а использовал настоящий зубной порошок.

Завершила создание образа широкополая шляпа, которую племянник в свое время привез из Мексики.

Вид стал романтический, а легкая грусть в глазах довершила образ, придав ему загадочности и неотразимого мужского шарма.

Когда мачо вышел за ворота, воробьи перестали чирикать, а бездомный кот прыжками скрылся в ближайших кустах. Сам собой медленно и протяжно ударил колокол пожарной рынды.

Соседи прекратили работу и уставились в щель между заборами.

– Вот она какая: «Смерть дачника»!

– Сущий Армагеддон!

Михалыч сделал вид, что он что-то ищет на земле, и радостные лица как ветром сдуло.

… Эфемерное создание сидело в шезлонге и водило пальчиком по строчкам.

Михалыч потоптался перед калиткой и кашлянул.

– Я это… Того… Иду мимо, дай, думаю…

Создание подняло на него томный взор.

– Неужели?… Что глаза мои видят? Кто стоит предо мной, в даль небесную мысль уводящий! Мой герой, чей образ во снах мне являлся и причиной служил моих ран опаляющих!..

Михалыч оглянулся.

– Именно ты, незнакомец мой призрачный! Блуждание мыслей моих ускоряющий!

Она понизила голос до контральто и медленно прорычала, изображая томление:

– И голос в ночи будоражащий!

– Это все я? – Удивился Михалыч. Он испугался, и уже было сделал несколько шагов назад, но дама вспорхнула с шезлонга, быстро догнала и стукнула по голове веером.

– Проказник!

Она захохотала.

Михалыч потер лоб.

– Прошу в дом! Правда, у меня немного не прибрано. Я же не знала, что день так сложиться. Просто чудесно! Шарман! Монефик!

Зайдя в переднюю, Михалыч оторопел. Он никогда не видел такого количества кружевных занавесочек и салфеток. Сбоку стояла большая амфора, в которой еще древние греки, наверное, солили огурцы, а во всю стену висела огромная картина. Изображала она слонов на тонких ножках, которые шли по песчаному пляжу, а на переднем плане дергался человек с крыльями как у председательского петуха.

«Сальвадор Дали», – прочитал Михалыч.

Человек на картине пытался взлететь.

«Еще бы, – подумал Михалыч. – По песку далеко не убежишь».

– Ну, что же вы, проходите! Сейчас будем обедать. Как раз время подошло.

Михалыч задумался. Это же надо сапоги снимать? К этому он был не готов. Он хотя и стирал носки неделю назад, но все равно подозревал, что на эту минуту они далеко не Шанель.