Да сказки всё это. Городские истории Наталья Нагорнова

© Наталья Нагорнова, 2025

ISBN 978-5-0067-4576-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пришла как-то Таня с женского тренинга. На дом было задано: определить, каким сказочным героем ты была в своей жизни.

Поначалу Таня думала, что это будет какой-то один герой. Но из её памяти один за другим начали всплывать образы, которые в разные периоды жизни были близки либо по духу, либо по проблемам, либо по переживаемой боли. И вспомнились ей вот какие сказки.

Бывала Таня паучихой из «Паутины Шарлотты», когда колдовала над будущим благополучием своих детей. Та Шарлотта завещала заботу о своих будущих паучатах поросенку Уилберу. А чтобы его не пустили в расход, она сплела паутину со словами «Ай да Уилбер». Люди прочитали, поразились, и задуманное получилось – не посмели зарезать такого чудесного поросенка, раз человечьими словами паутиной про него написано. Причём, чувствовала Таня себя паучихой не в ту пору, когда вслух читала про нее своим детям, а уже в их почти взрослом возрасте.

Или вот птичий двор… Кто из нас хоть какое-то время не чувствовал себя гадким утенком? У Таниной «старой утки испанской породы» был массивный подбородок со следами эпиляции, как у большинства её приближенных подчиненных. Таня тогда покорно думала, что это удел всех дам после 50, и что у неё, вероятно, будет так же. Но после увольнения с того «двора» эти опасения исчезли и больше не появлялись.

Когда приходилось долго молчать на «птичьем дворе», Таня томилась от невысказанности, от отсутствия диалога, что и привело её в другое сообщество, где диалоги были нормой, и мысли обретали конкретные формы. Но пришлось зарабатывать авторитет специалиста с нуля. И тогда она уже ощущала себя лягушкой, барахтающейся в молоке, сбивающей его в масло, и выбирающейся на поверхность.

Потом была Царевна-лягушка, которой раньше времени нельзя было сбросить лягушачью шкурку, а ей так хотелось начать уже самостоятельно работать по новой профессии!

Еще была пора, когда жил в ней Карлик Нос, который раньше был человеком, а потом ему пришлось стать уродцем, смириться со своим униженным положением и принимать плевки и подковырки от сапожников и придворных кухарок. Позже, по мере того, как Таня осваивалась в новой профессии, её внутренний Карлик Нос чувствовал, как отношение к нему менялось, но со странной особенностью: чем грамотнее, образованнее были люди, тем большее уважение и растущий интерес они к ней проявляли. А вот вспомогательный персонал, секретари всё сильнее выказывали превосходство своего административного положения и при каждом удобном случае мелочно спесиво властвовали: «здесь переделать, здесь поля не соблюдены, так не подпишут».

А счастливые периоды – они были не Золушки и не Василисы Прекрасной. Они не походили ни на кого, проживались уникальными и равнялись ни с какой даже самой счастливой сказкой. Их Таня помнила только как свои, ни на чьи не похожие.

Задумалась: выполнила ли она задание с тренинга? Можно ли соединить в один образ паучиху Шарлотту, гадкого утенка, лягушку в молоке, Царевну-лягушку и Карлика Носа? Или выбрать из них самого близкого? Решила, что ни от какого трудного период своей жизни не откажется. Все они – её.

«Настроение – этот климат, в котором живёт твоё сердце».

Сказка написана по материалам ответов участников онлайн форума на вопрос: из чего могло бы быть ваше сердце? Взрослые люди, живущие в разных странах, дали ответы, и они у меня сложились в сказку. За каждым описанием сердца – конкретный человек, с его представлением о своей сути, своём сокровенном, своей сердцевине. Участникам опроса получившаяся сказка понравилась.

–

Однажды сердце заболело – у него почти не осталось сил пульсировать. И стало оно искать – где и как можно было бы восстановить силы. Оно прислушалось к себе – сердце ведь чует, слышит то, что не слышат уши, видит то, что не видят глаза. И стало ему ясно, что это там, где много сердечной энергии – «только сердцем можно вылечить сердце», где встречаются другие сердца. Так собираются близкие где-нибудь у костра, в кофейне или в загородном доме. Вот только где это?… Вспомнило, что есть такая ночь в году, когда всем сердцам становится так, как хочется. Словом, оно поняло, где это…

Попасть туда оказалось совсем несложно, стоило лишь захотеть – сердце ведь умеет находиться там, где ему важнее. Как оно и предположило, там были и другие сердца. Они все были очень разные.

Первым встретилось сердце – игрушечный шарик, из него можно было лепить, что хочешь. Оно покоряло своей упругой пластичностью. Рассказало, что лет семь назад видело, как такого же, как он, дети мучили долго, и в результате тот лопнул. И высыпался из него сухой гипс, которого пылесос не брал, только тряпкой мокрой еле собрали и промыли под струей воды. И теперь это сердце опасается, чтобы его так же не проткнули, не просыпали и не смыли водой.

Второе сердце было из янтаря, в нем застыли время, выдержка, воспоминания, и мушка внутри спаяла воедино хрупкость и твердость.

Третье сердце было – белое облако. Его хозяйке, когда та летала в детстве на самолете, казалось, что облака плотные, как перина, осязаемые, прыгни – и удержат. Её сердце сейчас – лёгкое, воздушное, но только вот не удержит, не осязаемое…

На фоне этой воздушности следующее сердце из скандинавского серебра смотрелось крепким, стильным и эффектным. Оно было со сквозной дырой посередине, прикрытой несколькими крестами. Семь крестов друг на друге, но не залатанная дыра так и зияла.

За ним мерцало космическое сердце из астероидов, комет, метеоритов, камней. Оно как бы и присутствовало тут среди всех, но и его как бы не было – пыль, газ…

Следующее сердце было собрано из желто-зелёных пазлов, плотных и слегка гибких, наподобие резины – когда его трогали, на нём ненадолго оставалась вмятинка. Хозяйка этого сердца была биологом, и форма и размеры его были строго по анатомическим параметрам.

От вафельного сердца исходил приятный сливочный аромат. Это сердце помнило, как щемило от одной детской книжки, в которой у мальчика была бабушка, пекущая вафли, и он за них готов был продать душу, а когда бабушки не стало, он нашёл ее рецепт, который назывался «вафельное сердце», как и та книжка. Обладательница вафельного сердца потом пекла душевные вафли, старалась, но их так быстро все съедали, что она бросила их печь. А сердце так и осталось – вафельным, со сливочным запахом.

К этому аромату примешивался деревенский запах солнца и травы, напоминающий курятник. Пахло так от сердца из яичной скорлупы – шероховатого, с налипшими травинками и навозом. На него, такого хрупкого и нежного, поставили штамп, как на всём в семье фермера, и упаковали в коробку. Хозяйка этого сердца так оберегала его, что не замечала, как из оборонительной борьбы переходила в наступление, и поэтому часто конфликтовала.

На сердце из земли вырастали то дерево, то цветы, то картошка. Оно – то дарило радость и красоту, то кормило своих любимых людей. Но это только когда дождик его поливал, без него сердце ссыхалось. А с ним и его обладательница.

Сердце-струна отзывалось на каждое прикосновение, и благодаря его колебаниям объединялись главные взаимодействия вокруг – всего, что может тяготеть друг к другу, и что имеет импульс и силу – и большую, и малую. И больное сердце услышало и почувствовало, как, наполняясь звуками и добротой, нежным покровом его обволокла душа.

Ещё были трехцветное сердце-мармелад прослойками; сердце-шишка, на вид – колючка, но заключившее в себя, как во флакон духов, чистоту и воздух целого хвойного леса; cердце—кактус – внутри сладкое, снаружи колючее и неровное; сердце из тёплой коры дерева; сердце из пористой двухцветной губки, впитывающее, как кухонную грязь, всю боль и страдания окружающих, и вокруг становилось чище, уютнее; сердце сверху из мягкой травы, но с каменным дном; мягкое плюшевое сердце; из кожи; мягкое и теплое сердце из тонкой нежной замши; сердце, как нагретая солнцем шёлковая подушечка, атласное сердце.

Лечащее сердце из гелеобразной массы можно было нагревать или охлаждать, прикладывать к больному месту, а на сердце из серо-бурого мягкого пластилина оставались следы от легкого прикосновения.

Сердце из сплава гранита и слез, вырвавшееся из недр, растёкшееся по земле лавой и застывшее, было устлано цветущими камнеломками и поблескивало то кристаллами стекла, то драгоценными камнями. Оно продолжало согревать, иногда издавая тихий гул.

Это была не просто встреча, это был настоящий бал сердец. Накануне они были в предвкушении, волновались и долго готовились: кто-то искал – как предстать, с чем прийти на этот бал, чтобы закружиться в общем танце, а кто-то – ждал, как развернутся события, побыв наблюдателем, чтобы со стороны смотреть действо. И были те, кто желал выразить танцующим свое либо восхищение, либо осуждение, одарив кого золотыми подарками, кого аплодисментами, а кого ядом.

Больное сердце раньше всегда наблюдало со стороны с чувством стоящего у стеночки, ему было любопытно и интересно. Но в этот раз оно решилось окунуться в общую волну танца. То ли боль его заставила, то ли ощущение переполненности, и требовалось выплеснуть этот избыток в совместном движении, как выплескиваются брызги вина из наполненных бокалов при чокании. Как только зазвучала мелодия, оно сделало шаг вперед, будто открыло закрытую перед собой дверь, и влилось в поток движения.