Мы присели перед окном на корточки, и Верн откашлялся.

– Поглядите на него, – сказал Верн.

Верн курил и стряхивал пепел в ладонь, когда надо. И сигарету старался держать подальше от окна, когда затягивался. Верн все время курит; просто без остановки. Даже когда спит, пепельницу ставит в трех дюймах от лица. Если я ночью не сплю, он тоже просыпается и курит.

– Боже правый, – сказал Верн.

– Что в ней такого, чего в других женщинах нет? – сказала я Верну через минуту.

Мы скрючились на полу, так что над подоконником торчали только наши головы, и смотрели на мужика, который стоял и пялился в окно своей собственной спальни.

– Ага, поехали, – сказал Верн. И кашлянул прямо у меня над ухом.

Мы стали смотреть дальше.

Я поняла, что за шторой кто-то есть. Наверное, раздевается. Но ничего не видно. Я стала щуриться. Верн читал в очках, в них же и пришел, так что видно ему было лучше, чем мне. Тут вдруг штору отдернули, и там была женщина, спиной к окну.

– Вот что она сейчас делает? – спросила я, хотя и так прекрасно знала.

– Ради бога, – сказал Верн.

– Что она делает, Верн? – сказала я.

– Снимает одежду, – сказал Верн. – Ты сама-то как думаешь, что она делает?

Потом свет погас, и мужик пошел вдоль стены обратно. Приоткрыл сетку и скользнул внутрь, а чуть погодя свет потушили совсем.

Верн кашлянул, потом кашлянул еще раз и покачал головой. Я зажгла свет. Верн стоял на коленях. Потом встал и прикурил сигарету.

– Когда-нибудь я скажу этой шлюхе все, что о ней думаю, – сказала я и поглядела на Верна.

Верн хохотнул.

– Я тебе точно говорю, – сказала я. – Увижу ее в магазине и скажу ей прямо в лицо.

– Я бы не стал. Тебе это зачем? – сказал Верн.

Но было понятно: он знает, что я не всерьез. Он нахмурился и стал разглядывать ногти. Потом покатал во рту языком и прищурился, как всегда, когда собирается с мыслью. Потом выражение лица у него поменялось, и он поскреб подбородок.

– Ничего подобного ты делать не станешь, – сказал он.

– Вот увидишь, – сказала я.

– Блин, – сказал он.

Я пошла за ним в гостиную. Мы оба были на взводе. Так на нас это действует.

– Посмотрим, – сказала я.

Верн загасил сигарету в большой пепельнице. Встал возле кожаного кресла и с минуту смотрел в телик.

– Ничего такого они не делают, – сказал он. А потом еще кое-что сказал. Он сказал: – А может, что-то в этом и есть. – Верн снова закурил. – Тебе-то откуда знать.

– Если кто-то станет подглядывать ко мне в окно, – сказала я, – я вызову копов. Ну если только это будет не Кэри Грант, – сказала я.

Верн пожал плечами.

– Сама не знаешь, что несешь, – сказал он.

Мне захотелось есть. Я пошла к буфету, пробежалась по полкам, затем открыла холодильник.

Потом окликнула Верна:

– Ты что-нибудь будешь?

Он не ответил. Я услышала, как в ванной зашумела вода. Но мне показалось, что перекусить он не откажется. Как раз настало время, когда мы обычно хотим есть. Я поставила на стол хлеб и мясную нарезку и открыла банку супа. Достала крекеры и арахисовое масло, холодный мясной рулет, огурчики, оливки и чипсы. Поставила на стол. А потом подумала: яблочный пирог же.

Верн пришел в халате и фланелевой пижаме. Волосы у него были влажные и зачесаны назад, и от него пахло туалетной водой. Он оглядел стол.

– А как насчет миски хлопьев с коричневым сахаром? – сказал он. Потом сел и положил рядом с тарелкой газету.

Мы поели. В пепельнице косточки от оливок лежали вперемешку с окурками.

Потом Верн поднял голову, усмехнулся и сказал:

– А что это за дивный запах?

Я пошла к духовке и достала два куска яблочного пирога, залитых сверху расплавленным сыром.