– Устраивайся поудобнее, а я пока схожу через площадку, – сказала она. – Почитай газету или что-нибудь. – Она стиснула ключ в пальцах. Он, сказала, выглядит уставшим.

Он попробовал сосредоточиться на новостях. Почитал газету и включил телевизор. Наконец перешел площадку. Дверь была заперта.

– Это я. Ты еще там, милая?

Немного погодя защелка отодвинулась, Арлин вышла наружу и захлопнула дверь.

– Меня так долго не было? – спросила она.

– Ну да, – ответил он.

– Разве? – сказала она. – Наверное, с Киской заигралась.

Он вгляделся в нее, а она отвернулась, рука все еще на дверной ручке.

– Чудно́ это, – сказала она. – Знаешь… вот так заходить к кому-то.

Он кивнул, снял ее руку с дверной ручки и повел к их двери. Впустил их к ним в квартиру.

– И впрямь чудно́, – сказал он.

Он заметил белый пух, налипший ей на спину свитера, и щеки у нее порозовели. Принялся целовать ее в затылок и волосы, и она повернулась и тоже поцеловала его.

– Ох черт, – сказала она. – Черт, черт, – нараспев повторила она, по-девчоночьи хлопнув в ладоши. – Только что вспомнила. Я ей-же-ей забыла сделать то, зачем туда ходила. Не покормила Киску и ничего не полила. – Посмотрела на него. – Глупо же, правда?

– Не думаю, – ответил он. – Сейчас захвачу сигареты и схожу туда с тобой.

Она подождала, пока он не закрыл и не запер их дверь, а потом взяла его за руку, за мышцу, и сказала:

– Наверное, стоит тебе сказать. Я нашла кое-какие картинки.

Он остановился посреди площадки.

– Что за картинки?

– Сам посмотришь, – ответила она, не отводя от него взгляд.

– Поди ж ты. – Он ухмыльнулся. – Где?

– В выдвижном ящике, – сказала она.

– Поди ж ты, – повторил он.

И затем она произнесла:

– Возможно, они и не вернутся, – и тут же сама изумилась своим словам.

– Может статься, – сказал он. – Все что угодно может статься.

– А может, вернутся и… – но не договорила.

Весь короткий путь по площадке они держались за руки, а когда он заговорил, она едва расслышала.

– Ключ, – сказал он. – Дай мне.

– Что? – спросила она. Она не сводила глаз с двери.

– Ключ, – повторил он. – Он же у тебя.

– Боже мой, – проговорила она. – Ключ я оставила внутри.

Он подергал за ручку. Заперто. Затем ручку попробовала она. Та не поворачивалась. Губы у Арлин приоткрылись, а дышала она жестко, выжидающе. Он развел руки, и она к нему приникла.

– Не волнуйся, – произнес он ей на ухо. – Бога ради, не волнуйся.

Там они и остались. Обнимали друг дружку. Приникали к двери, как против ветра, и держались крепче.

Следующий короткий очерк об этом рассказе был включен в антологию «Срезая кромки: молодая американская проза 70-х» (Cutting Edges: Young American Fiction for the ‘70s), ред. Джек Хикс (New York: Holt, Rinehart and Winston, 1973), с. 528–529.

Как замысел рассказа «Соседи» впервые пришли мне на ум осенью 1970-го, через два года после того, как я вернулся в Соединенные Штаты из Тель-Авива. В Тель-Авиве мы несколько дней присматривали за квартирой одних наших друзей. Хотя никаких проказ, описанных в рассказе, в действительности не происходило, пока мы присматривали за этой квартирой, должен признаться, что я немножко шарил в холодильнике и шкафчике с напитками. Я обнаружил, что это переживание – входить в чью-то пустую квартиру и выходить из нее два-три раза в день, какое-то время сидеть в чужих креслах, листать их книги и газеты и выглядывать из их окон – произвело на меня довольно сильное впечатление. Два года ушло на то, чтобы это впечатление выступило на поверхность как рассказ, но, как только это произошло, я просто сел и написал его. В то время рассказ этот казался мне довольно простым в написании и сложился довольно быстро после того, как я за него взялся. Настоящая же работа с рассказом – и, быть может, искусство рассказа – началась позднее. Первоначально рукопись была в два раза длиннее, но с каждой последующей редактурой я все подрезал и подрезал ее, а потом окорачивал еще, пока она не достигла нынешних длины и размеров.