– Непонятно.

– А вот ты попробуй сходи к нему за разрешением и сам, может быть, поймешь. Тут всего через десять домов. А мне заварить нетрудно.

И захотелось Будулаю своими глазами посмотреть на этого самого цыгана, который может человека со света сжить, если тот захочет другому цыгану помочь. Что-то это мало было похоже на правду. Какая только слава не катилась за цыганами по земле, и самая горькая правда о них переплеталась с жестоким вымыслом, но о таком он слышал впервые.

Никакого цыгана в кабинете директора совхоза, куда вошел Будулай, не оказалось. Просто смуглый человек в темно-синем костюме со звездочкой героя на груди сидел за письменным столом, почти утонув в глубоком кожаном кресле, и что-то старательно писал, низко скособочив голову, как ученик за партой. Тем более что и в сплошь седых волосах его, крупными кольцами упавших на лоб, нельзя было увидеть ни одного черного волоса.

Должно быть, этому сварщику из совхозной мастерской захотелось подшутить над Будулаем, цыганом, и теперь он там с товарищами дает волю смеху.

Громадные многоколосые снопы безостой пшеницы стояли по углам кабинета, справа и слева от письменного стола, за которым сидел директор. И Будулая он выслушал, не поднимая головы, продолжая писать. Лишь чуть-чуть замедлилось движение его авторучки по листу бумаги, лежавшему перед ним на столе.

– Ну и что же, – спросил он, – какой это умник мог вас с такой мелочью к директору послать? Пусть бы и заварили.

– Они говорят, что это ваш приказ, – по-цыгански сказал Будулай.

И только после этого директор поднял голову, взглядывая на него. Тут Будулай сомневаться перестал. У кого же еще и бывают такой густой черноты и такого горячего блеска глаза! Как расплавленная смола.

– Так бы ты сразу и сказал; это действительно мой приказ, и отменять его для тебя я не намерен. Можешь не просить.

– Я и не собираюсь, – сказал Будулай.

Директор опять с удивлением поднял глаза:

– А зачем же ты тогда заявился ко мне?

Он говорил Будулаю «ты», и Будулай решил отвечать ему тем же:

– Чтобы как следует посмотреть на тебя.

Директор совхоза насмешливо улыбнулся:

– Ага, значит, ты на меня обиделся, рома. Ну и теперь отваливай. Езжай и рассказывай по дороге всем другим цыганам, что есть, оказывается, среди нас один такой сукин сын, которого нужно за сто верст объезжать.

Будулай покачал головой:

– Нет, я скажу им, что ты действительно герой.

Директор невольно дотронулся ладонью до золотой звездочки у себя на груди и тут же, отдергивая руку, с угрозой сказал:

– Ну-ну, этого ты касаться не смей.

– Не грози никому и сам не будешь бояться, – опять по-цыгански ответил ему Будулай.

Властный окрик остановил его уже у самой двери:

– Нет, подожди!

И когда Будулай вновь обернулся, он увидел, что директор совхоза уже не сидел в своем кресле, а стоял в углу, где были пшеничные снопы, и рылся в них.

– Вот. – В руке у него вдруг сверкнул кнут. Обыкновенный, на вишневом кнутовище кнут, такой же, какой всегда носил за голенищем своего сапога тот же Егор, муж Шелоро. – Ты знаешь, что это?

Будулай спокойно сказал:

– Знаю также и то, зачем ты его у себя в кабинете держишь.

Стоя, директор совхоза оказался совсем небольшого роста человеком в темно-синих гимнастерке и брюках, заправленных в мягкие шевровые сапоги. Такие, какие обычно любят носить цыгане. Закидывая голову и закладывая палец за широкий желтый ремень, он с интересом уставился на Будулая:

– Ну и зачем же, по-твоему?

– Чтобы все могли видеть, как ты от этого цыганского кнута до звезды героя дорос. И теперь можешь этим самым кнутом выгонять из своего кабинета всех других цыган.