«Отец», – подумал учитель, удивленно рассматривая Старика.

Босой, облаченный в одеяние из веток и листьев – это, конечно же, был Он, Отец Вольной, и Он не спускал глаз с учителя. Словно приросшие к голове, из густых зеленовато-седых волос Старика торчали две ветки, на которых сидели птички. Старик выглядел очень сердитым, и Александр Николаевич невольно ощутил присутствие страха. (Как часто в последнее время это чувство приходило к нему, заходя в дом без стука, словно кум, сват или внезапное несчастье!)

Солнце зашло за тучи, и на поляне воцарились сумерки. И это в половине девятого утра!

– Ты опоздал, – проскрипел Старик, взмахнув рукой. Туман на поляне тут же рассеялся, но сумрак не исчез. – Но ты не смел, ты глуп.

– И-извините… Я не… не хотел… – заикаясь и оглядываясь, попытался оправдаться Александр Николаевич.

Однако его прервал деревянный голос Старика:

– Ты недостоин моей дочери, тщедушный человечишка!

– Я… я… достоин… я люблю… Без нее мне не жить!

Старик насмешливо вскинул брови:

– Хочешь доказать обратное? Не жить, говоришь?! – Он будто призадумался, а затем проговорил: – Тогда приведи Ее. Сейчас. И на все про все у тебя целая минута. Одна минута. Ровно столько, сколько на тебя поставили ставок!

Учитель стоял, не двигаясь.

Старик же засмеялся – вернее, заскрипел:

– Только в моей игре не бывает поблажек – даже если проигрывает родная дщерь.

Привстав с трона, Отец Вольной указал длинным пальцем на дом, в котором скрылась его дочь, и прокричал:

– Ты должен Ее привести!

Старик снова сел. Сверкнув глазами, Он погладил взъерошенного зверька, снова забравшегося Ему на ногу. В маленьких юрких лапках зверек держал песочные часы.

Учитель спуртом рванул вперед.

Пробежав десяток метров за каких-то пару секунд, Александр Николаевич попытался обхватить руками могучее дерево. Но ствол был слишком велик. До крови обдирая ладони о жесткую кору, он все-таки сумел добраться до первой ветки; встав на нее и пытаясь отдышаться, учитель прижал к шершавой коре вспотевший лоб. Его руки тряслись, как минимум на двух пальцах не было ногтей.

Подул жалящий ветер, чуть не скинув древолаза с трехметровой высоты. Где-то внизу засмеялся Старик, – черт, он был этому рад!

Изловчившись, Александр Николаевич вновь прижался к стволу и стал отыскивать глазами дальнейший путь – отступать он не собирался!

Ветер все усиливался, шумела листва, качались ветки (казалось, что изгибается сам ствол!), но каким-то чудом учитель не падал, цепляясь за дерево чуть ли не зубами, – словно это был и не человек, а огромных размеров клещ. И он понимал, что еще немного – и его просто снесет с этого проклятого дерева. Все пространство над поляной заполняли мечущиеся листья, ищущие выход в этой мистической лесной центрифуге.

Александр Николаевич отыскал глазами заветный дом. До него оставалось полпути. Когда в дверях показалась Вольная, резкий порыв ветра оторвал человека от недружелюбного ствола. Учителю пришлось ухватиться рукой за ветку над головой. На него посыпался хворост. Острый сучок расцарапал до мяса щеку.

Когда в руку учителя вонзилось что-то острое, тот вскричал, но ветку не отпустил.

«Главное: удержаться. Удержаться!» – заполнила голову одинокая мысль.

Схватив болтающуюся на груди веревку, он привязал ее к ветке над головой. Тут же в лицо ему ударил новый воздушный поток – и учитель сорвался вниз. Веревка натянулась под тяжестью восьмидесятикилограммового тела. Последнее, что учитель увидел, были глаза Вольной. Она смотрела на него сквозь слезы, и он понял: он опоздал…

По лесу брели с лукошками двое – прихрамывающий на одну ногу мужчина и шустрая девочка с треккинговой палкой в руке. Неумело орудуя ею, словно пешней на льду, она, тем не менее, успела насобирать целую корзинку белых грибов.