Выдумку не отберут.

Собственная фантазия от тебя не отгородится.

Когда уединяешься, ты собираешь, словно в букет, мгновения касаний, ободряющих щипков, обнадёживающих киваний и ты дорожишь каждой из этих благосклонных секунд, они только твои и они же общее между тобой и тем, кому ты вылизываешь крыло носа, да что там, каждую пору высосала бы и проглотила любую произведённую этим телом жидкость. А вот если разоблачишь себя, то почти наверняка получишь презрение. Больше всего я опасалась его презрения. Боялась сломать хрупкую близость. Боялась, что признание встанет, между нами, подобно капкану, когда шуршат листья под кедами, но идущий знает о спрятанной под ними, способной раскровить до кости, ловушке.

Неудача после признания означала крах, настоящее одиночество, от которого мне было бы не оправиться.

Чон охватывает ладонью блестящий от проступившего пота лоб Айс, отклоняет голову назад, себе на ключицы и, нависая, что-то разозлённо шепчет. У Инсон в углу глаза поблёскивает. Старший настаивает, чтобы девушка в своём рассказе поторопилась. Да, это жестоко, но лидер обязан быть и таким.

– Простите меня, я затянула мой рассказ, – Инсон кивает, но на самом деле кланяется, склоняет голову насколько это возможно прибывая в объятии Чона. – Я была счастлива, когда он проявил инициативу. Не знаю, как он понял, я думала, что умело скрывалась. Наверное, та ночь стала решающей. Мы слишком тесно прижимались и не могли уснуть. Мне всё время казалось, что Алексу жарко. Я думала, если включат электричество, то любой вошедший увидит, как от нас валит пар.

Сначала я решила, что старший забавляется со мной, наподобие игр, которые мы ведём на камеру. Он так сильно надавил пальцем на мою нижнюю губу, что мне пришлось открыть рот. Потом он признался, что так проверял, отстранюсь я или нет, оттолкну его или позволю большее. Тогда я этого не знала. Я дышала одним с ним воздухом, делила с этим мужчиной циновку, я таяла, как масло на жареном рисе, а сердце моё, стучало в грудную клетку и стремилось пробить путь к огромному сердцу этого, только этого человека. Я поверила ему, он не мог обмануть.

Всё, что я о нём знала, мне нравилось, и он никогда не казался мне лицемером или безразличным. Он не казался мне скучающим игроком в чужие чувства. Но даже если бы я ошиблась, моя прошлая жизнь в то мгновение, когда он заставил меня раскрыться для него, показалась мне суррогатом. Настоящая боль в той точке на моей нижней губе под его пальцем стала для меня и смыслом, и правдой. Я ждала, когда Алекс покроет меня своим мокрым и жадным глубоким поцелуем, но не выдержала и приблизилась сама. В голове шумело, как будто меня укачало на океанических волнах. Если бы он приказал раздвинуть ноги и сразу принять его, я исполнила бы веление не сомневаясь. Моё состояние походило на погружение в транс. Я потеряла связь с реальностью лишь от желания Чоном меня.

– Лисёнок, прошу, быстрее, – Ван Чон на редкость отчаянно громок.

Пхан постукивает по внешней стороне подлокотника, как бы задавая темп ускорению. Худшее произойдёт, если чувства Инсон, вытянутые, словно трусы из корзины для белья, принудительно развешанные перед непроницаемыми ликами, каждый вывернет наизнанку, обнюхает и брезгливо отбросит, как крысу, потому что девушка, видите ли, не уложилась в дедлайн.

Слишком нерешительная, нас не устраивает, – вынесут вердикт маски. И когда в песочных часах упадёт последняя песчинка, а она ещё чуть-чуть и упадёт, воспоминания, составлявшие сущность ранимого человека, обесценятся до напрасной растраты эмоций и слов. Рассаженным в полукруг статуям нужен не только заразительный жар юного сердца, они словно крови, жаждут влажный финал, оживляющий их каменное нутро.