Андрей отметил, насколько изменилось его отношение к собственной матери, еще недавно бывшей для него большим авторитетом, выносившей, родившей и воспитавшей его. Теперь он видел в ней чуть ли не милого, наивного ребенка, не догадывающегося об элементарных вещах. Элементарных для него, взрослого.

– Спасибо, мамочка, – снова надел на себя детский слюнявчик Андрей, – мы с Аней договорились сегодня встретиться после завтрака, мне ей нужно кое-какие места показать, она ведь еще не знает здесь ничего, так что до обеда меня не будет.

– Ну, иди, иди, я понимаю, теперь тебе не до Нафтуси… да и в компании ее тебе куда интересней, чем в моей, я ведь по Лему и Стругацким не эксперт: фантазия у меня совсем уж не та, что в детстве, – в голосе мамы угадывались ревнивые нотки, – только часам к трем домой приходи, не опаздывай! Думаю, конфорку теперь уж точно разжечь не удастся, ты же сам видел, как газ закончился, так что так и так в столовую идти придется.

– Ладно, ладно, не опоздаю, – свернул Андрей тему. Повторный эксперимент с пирокинезом был бы уже явным перегибом палки, – мы не далеко.

Андрей вышел в сад. Аня еще не появилась, и ему захотелось испробовать что-нибудь еще; вообще-то изучение обрушившегося на него дара, границ и возможностей которого он пока не знал, начались несколько сумбурно. Вот в поле, куда они собирались пойти с Аней, и где, как правило, совершенно безлюдно, можно будет развернуться и поизучать себя по полной программе, а заодно проверить и Анины возможности, и посоревноваться. Андрею теперь казалось, что он значительно обскакал Аню по степени и разнообразию открывшихся в нем сидх – паранормальных возможностей. Но в этом, конечно, еще следовало убедиться, о метафизических способностях Ани ему пока было немного известно, скорее всего, она не раскрыла ему своих главных козырей. В любом случае эксперимент лучше проводить вместе, а то, мало ли что…

Мальчик минут пятнадцать прогуливался по саду, нетерпеливо поглядывая на часы: Аня почему-то задерживалась, и Андрей подумал, что неплохо бы дать знать ей, что он уже свободен, и чтобы она поторапливалась, но понимал, что вряд ли ее мама будет очень довольна если, допустим, в разгар завтрака он начнет к ним стучаться и спрашивать, скоро ли Аня освободиться.

Неожиданно в его сознании всплыл эпизод, который – он это точно помнил – ни в одной из прочитанных им в этой жизни книг он не мог прочитать, и тем не менее точно знал, что это эпизод из книги, и не просто книги, а дневников некого полковника британской армии, жившего в середине девятнадцатого – начале двадцатого века по фамилии Олькот. Мало того, впервые в жизни вспомнив эту фамилию, Андрей понял, что хорошо знает его дневники; что полковник был одним из создателей первого международного теософского общества и верным соратником великой посвященной Елены Блаватской, жизнь и книги которой Андрей, как выяснилось, тоже неплохо помнил, прекрасно сознавая, что ни одну из них он не то что не читал, но и в глаза никогда не видел. Но за последние два часа после пробуждения, его уже перестали удивлять подобные паранормальности, поэтому он не стал распаковывать из своего сознания весьма громоздкий информационный массив, а вспомнил лишь один эпизод о том, как гуру Блаватской и Олькота махатма Мория посылал полковнику записки, которые возникали из воздуха и падали ему прямо на письменный стол, и сам момент материализации Олькот неоднократно наблюдал, и даже носил эти письма на какую-то экспертизу. Одновременно в сознании Андрея появилось знание того, как это можно реально сделать, создав ментальную матрицу в том месте, где ты хочешь получить материализацию, и каким образом на ментальной матрице из обычных молекул соберется уже проявленная физическая материальность – письмо с нужной записью. Собственно, все это было схоже с эффектом пирокинеза, но требовало большей концентрации энергии и более значительного эдейтического конструирования.