Среди стволов начали появляться тени, сверкая во тьме алыми глазами. Воздух словно стал тяжёлым и густым, в нём ощущался запах крови. Путники вышли на поляну, посреди которой сидела огромная лисица с закрытыми глазами.

Внезапно Цзэ Ху отшатнулся. К его ногам полз младенец с мертвенно-бледным лицом и разбитой головой.

– Клинок, – обратился демон к человеку в соломенной шляпе. Лэн Фэнъюй протянул свой меч из чёрного железа, и Кровавый Лотос полоснул ладонь друга. Когда младенец коснулся сапога демона, горячая кровь из свежей раны закапала на его тельце. Младенец начал извиваться на снегу и вскоре растворился в воздухе.

Цзэ Ху подошёл к лисице и достал из-за пазухи комочек, который тут же очнулся и, поднявшись на лапки, махнул головой. На ладони демона стояла птичка, чистящая перышки. Хозяин Лотосовых болот поднял руку вверх, и птичка вспорхнула, скрывшись в сухих ветвях.

– Я принёс дар твоему лесу, так отплати мне тем же, – обратился к лисице Цзэ Ху. И когда та открыла глаза, он сказал: – Сян Вэйлянь.

Вокруг путников сгустился туман, и они потеряли из виду друг друга. Когда мгла рассеялась, показался бурелом, увешанный амулетами от духов. Лисица исчезла, как и кровавый пустырь, на котором они стояли мгновение назад. Поклонившись в темноту, путники направились к Лотосовым болотам.

Дощатый домик с покатой крышей, освещенный вечерним солнцем, был наполнен шкафами. Через окно с деревянной решеткой в помещение проникали пыльные лучи, освещая сотни книг с ветхими, местами порванными обложками. Лепестки азалии, подхватываемые ветром с высоких кустов, растущих поблизости, падали на пол, словно снег, сквозь открытую дверь, у которой сидел рыжий пёс.

– Апчхи! – Мо Ланьлин вытащил очередную книгу, покрытую слоем пыли. – «Руководство по поимке духов», – прочитал он, проводя указательным пальцем по названию.

Этот домик, расположенный во внешнем дворе, был своеобразным архивом семьи Мо. Когда-то он служил жилищем для прислуги, но со временем Мо Вэйго пришлось перенести сюда домашнюю библиотеку из кабинета, чтобы освободить место для полок с рабочими отчетами. Вскоре здесь, помимо нескольких шкафов с книгами, появился еще один – с бухгалтерскими документами. С тех пор сюда свозили всё, что было жалко выбросить. Мо Шидун, живущий в отдельной резиденции за городом, также привозил в архив огромные стопки документов.

В этом месте можно было найти всё: от отчетов отца по торговле с другими государствами пятилетней давности до списков учащихся и исключенных из Мяохуа. То, что не умещалось на полках, лежало на полу, образуя горы, достающие до потолка. Удивительно, но входить сюда было запрещено, хотя, казалось, всё, что теснилось в этих четырёх стенах, не имело особой ценности.

Помещение не отапливалось, а крыша уже прохудилась, так что зимой отсыревшая бумага покрывалась инеем, а с приходом тепла начинала гнить. Искать что-то в этом бардаке было невозможно: куча выпавших выцветших страниц из каких-то книг и сшитых нитками стопок, которые обрывались на полуслове.

Мо Ланьлин, перебрав почти три сотни книг, так и не смог отыскать ничего о учителе Хуне. Однако некоторые истории всё же привлекли его внимание. Юноша наткнулся на стопку скрепленных между собой листов. Некоторые из них были оторваны, а тушь на других размазалась от влаги. По обрывкам он понял, что эти страницы рассказывают о жизни учителя, погибшего десять лет назад. Именно тогда ко двору школы вернулся Хун Сяосюнь.

Записи были бесстрастны и рассказывали о жизни мужчины: место рождения неизвестно, посредственный ученик в Мяохуа, участвовал в битве с нечистью во времена Прорыва грани, получил духовное оружие, обучал одного ребёнка и, наконец, умер. «Сгорел заживо при пожаре в публичном доме», – несколько раз перечитав эту строку, Мо Ланьлин задумался. Судьба этого человека была незавидной. Несмотря на многочисленные подвиги в истории Мяохуа, его имя, казалось, было забыто и стало синонимом позора.