– А ты подпиши, что это судья. Давай-давай! И мешок ему в руки дай. И как намёк, чтобы он всё понял, хвост мой рядом нарисуй. Но только хвост! Чтоб никто не понял, что он мой!

Ну, никто не понял, что это хвост наагалея. Никто вообще не понял, что это хвост.

– Закончилось? – Вааш перегнулся через Ссадаши, чтобы глянуть на листы в руках Шаша. – Маловато… Плохо рыли. Вот после наших с ним последних похождений написали один роман, два рассказа и четыре песни сложили.

– А сколько легенд придумали… – недовольно протянул Дел.

– Мы с Дейной не успели сработаться, – Ссадаши ласково прищурился в сторону невозмутимой хранительницы. – Но…

– Я больше никогда не буду пить, – пресекла попытку заглянуть в будущее Дейна.

– Да ладно тебе, из-за одной картиночки и пары неоплаченных счетов? – игриво протянул наагалей.

Все присутствующие прекрасно понимали, что причина совершенно в другом. И Дейна тоже понимала, что о части, не рассказанной в отчётах, господа и так знали. Наагалей даже не попытался спрятать засосы, и женщина с большим трудом удерживалась, чтобы не пялиться на них постоянно. От одного взгляда начинало печь губы и в памяти пожаром вспыхивала картина, как она прижимает смеющегося наагалея к каменной стене и делает то же, что и он парой секунд ранее: целует его шею и ключицы. Наг откидывает голову назад, позволяя творить, что ей хочется, а она нетерпеливо стягивает одежду с его плеч, чтобы поцеловать и их. Боги, как у неё чесались зубы укусить его! Даже сейчас при одной мысли, как она смыкает челюсти на нежной бледной коже, рот начинал наполняться слюной.

Воспоминания об острой жажде целовать, ласкать, обнимать и касаться пробуждали эту жажду заново. Но если пьяная Дейна с радостью падала в объятия своих желаний, то трезвой Дейне было стыдно и в то же время её снедал плотский голод.

Позор семьи! Разве так её воспитывали? Уж тётя точно не говорила ей, что желание затащить хвостатого мужика в кусты – правильно и прилично. В её нравоучительных рассказах в кусты тащили женщин, но те сопротивлялись и всегда отстаивали честь перед похотью.

Сейчас Дейна ощущала себя олицетворением похоти, а наагалей виделся ей сочной упитанной мышью, которая коварно заманивала кошку в её лице помахиваниями розового хвостика. Так бы и сожрала. И она не могла припомнить, чтобы тот же Тинтари привлекал её так сильно.

Похоже, именно это и называли страстью – диким животным влечением, далеко не всегда идущим рука об руку с любовью. Сейчас наагалей был так привлекателен в шуршащем светло-зелёном одеянии. Хотелось опуститься рядом с ним на пол, прижаться к груди и коснуться носом его шеи чуть ниже уха.

Дейне казалось, что все понимают, какие желания её обуревают. Наагалей ещё своими многозначительными взглядами подливал масло в огонь её переживаний.

Как она могла в очередной раз забыть о своём воспитании? Мало ей истории с Тинтари?

Дейна ничуть не презирала ту же Инан за выбранный образ жизни. Вначале он её шокировал, но она привыкла и свободная любовь уже не находила осуждения в её душе. Но Дейна не могла представить саму себя, вольно любящей любого мужчину, которого бы ей пожелалось. Что-то в душе противилось, накатывало гаденькое ощущение. И думая о свободной любви, Дейна всегда думала, что мужчины и женщины просто используют друг друга. Их право, но она так бы не хотела.

А тут она сама едва не соблазнилась наагалеем и до сих пор жалеет, что всё же не соблазнилась.

В сердцах Дейна подумала, что это всё Дед, его огненная наследственность и благосклонное отношение к плотской любви.

– В качестве наказания император распорядился лишить Дейну жалования на два месяца, – наагасах Шашеолошу сочувствующе взглянул на хранительницу. – А также обещал издать указ, в котором запретит продавать наагалею Ссадаши део Фасаш и леди Дейне Аррекс вино или любую другую выпивку в Дардане.