Во врачебной среде было принято пренебрежительно отзываться о провизорах, называя их простыми продавцами, не смыслящими в медицине. Когда пациент говорил, что в аптеке посоветовали не принимать одновременно какие-то препараты или пересмотреть дозировку, Эльвира презрительно усмехалась, как, впрочем, все её коллеги. Давая тем самым понять, что, дескать, понимают эти аптекари в лечебном деле. Их дело – стоять, продавать и не раскрывать рта.

Но столкнувшись на практике с аптечным ремеслом, устыдилась своего снобизма.

Увидела сотни ошибочно оформленных рецептов, наименования, корявым подчерком написанные на обрывках бумаги, взрослые дозировки, рекомендованные младенцам и много того, что вызывало её возмущение.

Ранее она была уверена, что провизоры нагло клевещут на врачей, обвиняя их в ошибках. Но каждую смену Татьяна Ланкович забирала стопки неправильно выписанных рецептов и уносила их в поликлинику для переписывания, поскольку препарат был уже выдан больному, а рецепт подлежал учёту.

– Меня, разумеется, доктора встретят без особой радости. Мало кому нравится осознавать свои промахи. Но это всё же лучше, чем слушать крики и возмущения больных, когда мы отправляем их снова к врачу. Люди принимают отказ в выдаче лекарств, как издевательство над ними. Вот сейчас бабушка принесла рецепт на обезболивающее. Она сама еле ходит, ей 76 лет, оставляет тяжелобольного деда и сидит в очереди в поликлинике за рецептом, обмирая со страха, что дед упадёт с кровати и ударится головой. Как я скажу ей: врач забыла указать шифр на рецептурном бланке, идите снова в поликлинику? Вот и беру риск на себя: иду сама к врачу и с ним разбираемся. Привыкли, а что делать, – сказала Татьяна, деловито собирая в коробку очередные «перлы» лечащих врачей.

– Да, мы все горазды рассуждать о других профессиях. Сознаюсь, был у меня такой грех. Мне казалось, мы – доктора призваны лечить и, разумеется, достойны всяческого уважения. А какие-то там аптекари нам в подмётки не годятся. В ординаторской мы часто злословили на тему, как смеют аптекари консультировать больных, если им бы только «впарить» дорогой препарат и нажиться поскорее на людской беде, – призналась Эльвира.

– Так уж повелось. Пусть говорят. Но сегодня ты промолчала, когда пятимесячному ребёнку педиатр Кольцова выписала антибиотик в дозе, превышающей суточную в двадцать раз? Вот он, рецепт! Отпустила полностью? – спросила Татьяна, показав рецепт местного педиатра Кольцовой.

– Но ребёнок бы отравился, а хуже того, погиб бы! Как я могла промолчать и отпустить? – возмутилась Эльвира.

– Мои сотрудники тоже не убийцы, – тихо ответила Татьяна.

Через полгода Эльвира оставила попытки выучиться аптечной практике и полностью предалась только писательскому творчеству.

Встречаясь порой на улице со своими бывшими коллегами, уставшими, издёрганными, затравленными бесконечными отчётами и планёрками, Эльвира снисходительно и сочувственно улыбалась. Она поправилась на пять килограммов, на её лице разгладились морщинки, руки были ухожены, в руках за редким исключением – маленький клатч из мягкой кожи.

Поймав завистливый взгляд своей бывшей коллеги, Эльвира быстро прощалась и продолжала идти по своему маршруту.

Она научилась ходить. Именно ходить, а не судорожно бегать по вызовам, неизменно встречаясь с недовольными лицами больных и их родственников.

Как-то к Климу наведался его старый друг – Илья Петрович Верман. Бывший военнослужащий в отставке, крепкий и деловой мужчина.

– В нашем селе продается хороший дом. Не новый, конечно, но сделан из кирпича, просторный, с камином. Соседи приличные, магазин рядом. Не желаете приобрести дачку? – спросил Илья за вечерним чаем.