Кирилл весь ушел в слух. Он жадно глотал слова Антона. Глаза его возбужденно горели.

Третья смена. Мастерская почти пуста. В том углу, где находится инструментальная, группа электриков расположилась на чем попало. Они только что вернулись из цеха с ремонта завалочной машины. Их лица, точно карикатуры, размалеваны мазутом. Черными, как смола, пальцами заворачивают они табак и с наслаждением покуривают. Над ними висят грушевидные тысячеваттные лампы. Они слепят глаза, как раскаленные до молочного цвета куски металла. В квадраты окон глядит черный грохочущий мрак. Это ревет мартеновский цех. Он будит уснувшую землю.

– Я говорил, что щетки стоят неправильно и угли нужны другие, – ругал слесарь Лебедев монтера.

Губастый Рудольф, монтер с мясистым носом, оправдывался. Он только что задержал машину в ремонте на полчаса.

– Искрить мотор может и от перегрузки.

– А я говорю, что все дело в щетках. По-твоему, какие надо было угли ставить, медные?

– Да.

– Давай спорить! Идем к Илье Макарычу, спросим!

– Идем.

Все поднялись и двинулись к конторке.

Илья Макарович сидел за столом, точно за баррикадой. Выслушав Лебедева и Рудольфа, он достал из кармана спецовки пузырек, насыпал на левую ладонь бугорок табака. Делал он это медленно, обдумывая свой ответ. А когда втянул в ноздри табак, то и без того сморщенное лицо превратилось в сплошные складки. Вместе с чихом мастера завизжал телефон. Девушка в чеплашке плотно прижала трубку к уху. И вдруг как вскрикнет, точно прислонилась к раскаленному железу:

– Второй стотонный с планкой стоит!

Эта фраза встревожила всех. Через две минуты печевые и сталевары видели, как вдоль мартена с инструментом в руках пронеслись слесари, монтеры, электрики. Прогремели кованые сапоги по железной лестнице. Под самой крышей над печами электрики перелетели в мартен и стаей черных птиц осели на стотонном кране. Кран напоминал железнодорожный мост, перекинутый через реку. Двумя лапами – толстыми крючками – он держал ковш с расплавленным металлом. Ковш походил на нефтяную железнодорожную цистерну. Внизу бегали люди, как беспокойные муравьи, у которых засыпали вход в гнездо. Люди отчаянно кричали, размахивали руками. Но вверху не обращали внимания на эти крики. Там тоже понимали, что двадцать-тридцать минут – и плавка в ковше застынет, застынут семьдесят тонн стали.

– В чем дело? – крикнул Рудольф.

– Каретка не работает, – прилетел ответ из кабинки. Все расползлись по крану. Ольга возилась с горячим мотором.

– Кирилл! Спички! Поскорей!

– Есть.

Спичка вспыхнула и утонула в моторе вместе с рукой. За второй, за третьей загорелась четвертая. И только теперь глаза Ольги что-то увидели. Подняв их на Кирилла, скомандовала:

– К машинисту, за предохранительной проволокой!

Кирилл шагнул в кабинку и, быстро вернувшись, спросил:

– Что с ним?

– Провод перегорел. Подкрепи муфту, болты шатаются, как пьяные. – Красное лицо Ольги обливалось потом. Снизу, от ковша, поднимался раскаленный жар. Он жег лицо, руки, калил спецовку. Щелки глаз, оторвавшись от мотора, сверкнули.

– Готово! Эй, машинист, пробуй! Рудольф, вылезай. Отойдите от тролей! Кирилл, бросай!

Машинист зазвонил в колокол. Мотор с гулом дернул и остановился. Потом, точно набравшись сил, загремел муфтой. Мост и каретка одновременно тронулись.

– Слезайте, сгорите! – крикнул Рудольф.

Люди торопливо исчезали с крана. Внизу Кирилл, вынув блокнот, записал: «Соединение мотора с редуктором».

– Что это ты регистрируешь? – спросила Ольга.

– Так, неполадки.

– Изобретаешь? Замечаю. Ну, а что-нибудь есть?

– Пока ничего.

Они шли через канаву. На самой середине канавы стояло несколько рядов изложниц. Квадратные чугунные формы были выше человека. Над ними висел ковш. Со дна в раскрытый запор била блестящая струя металла. Она жутко хлюпала, падая в центральную изложницу. По огнеупорным трубам, проложенным в самом низу, металл наполнял изложницы. Смотря на струю через синие очки, канавные рабочие держали наготове лопаты и длинные железные прутья с загнутыми крючками.