Пока Тахти шел по улице, все было ничего. Напряжение начало накатывать, когда он подходил к кофейне. Трамваи сегодня ходили, пусть и в час по чайной ложке, но он специально пошел пешком, хотя на ногу было тяжело наступать. Он хотел устать, чтобы нервное напряжение перешло в физическое, чтобы стало легче. Он не понимал толком, почему так нервничал. В принципе, ничего особенного не произошло. Ну, разозлился на него Серый. И Сати, очевидно, тоже. Ну накосячил он. С кем не бывает, в самом-то деле. Поговорит, объяснит, и все будет нормально.

Логично. Вот только сердце было не на месте. Под логикой находился пласт ощущений, которые невозможно было описать словами. Даже просто идентифицировать. Ощущение подспудной угрозы? Пустоты? Предательства? Отчуждения? Вины? Все вместе и ничего конкретно. Он только понимал, что наступил на какие-то грабли, намного более болезненные, чем простая обида. Расковырял какой-то старый нарыв, и теперь неизбежно встретится с последствиями.

За стойкой была Айна. В зале не было никого.

– Привет, – сказал Тахти.

– Привет-привет, – сказала Айна.

Сказала приветливо и ровно, улыбнулась, как всегда. Тахти гадал, знала ли она про вчерашний вечер. Рассказала ли ей Хенна. И если рассказала, то что. Он повесил парку на вешалку около двери. Постоял немного, осматриваясь и успокаивая колотящееся сердце. В тайне надеясь, что Серый выйдет в зал. Серый не выходил.

– Юдзуру здесь? – спросил Тахти.

– Еще нет, – ответила Айна.

Тахти посмотрел на часы. Без пятнадцати пять. Он опаздывал на смену на сорок пять минут. Впервые опаздывал.

Тахти прошел по залу, поставил сумку на подоконник. Вернулся к Айне, присел за барную стойку.

Пока она шумела кофемашиной, брякнул телефон. Тахти в сотый, наверное, раз смотрел, как готовился раф. Ничего, в сущности, сложного, а дома такой не сваришь. Да и было в этом что-то богемное, ламповое, пить кофе в кофейне, насквозь пропахшей кофейным зерном, ванилью и жженым сахаром. Грубый, едкий, теплый запах. Как будто ты немножко дома.

Айна поставила перед ним кружку. Тахти обхватил ее руками – горячая, успокаивает. Приятно.

– Юдзу написал, – сказала Айна.

Она стояла, склонившись над их столом, и тыкала пальцем в экран. Ногти у нее были ровные и аккуратные.

Тахти сидел с противоположной стороны барной стойки и стучал пальцами по кружке.

– Его сегодня не будет, – сказала Айна. – Пишет, что приболел.

Тахти написал Серому. Через сеть, через мобильного оператора. Все сообщения остались непрочитанными. Тогда он выпытал у Айны его адрес. И поехал к нему домой.

Район – спальное захолустье. Битые фонари, потрепанные многоквартирные коробки. Темные улочки, пьяные люди, круглосуточные ларьки с паленой выпивкой. На большее рассчитывать, выруливая своими силами, вряд ли есть смысл. С тех пор, как Тахти переехал в Лумиукко, в таких местах он бывал до неприятного часто. Он надел свою самую суровую гримасу, натянул на голову капюшон, пошел быстрым уверенным шагом. Авось, сойдет за местного. Меньше всего ему сейчас хотелось пересекаться с настоящими местными.

Атмосферное было место. Фактурное. С душком прокисшей жизни и втоптанных в грязь желаний. Ветхие дома, которые никогда не будут реставрировать и однажды просто снесут. Снести такие районы управа обещала давно. И они все стояли и стояли. Собирали опасную, неконтролируемую атмосферу беспредела, агрессии и упадка. От таких мест мурашки бегут по коже.

Хотя по-своему аутентичное местечко. Было бы здесь попроще, Тахти достал бы камеру и сделал пару кадров полуразваленных обглоданных пейзажей. Камеру, конечно, не достал. Во-первых, он приехал не для этого. А во-вторых, ему не нравилась вон та компания на спортивной площадке. Батарея пустых бутылок на столике для пинпонга. И то, как они использовали слова для связки мата. Поэтому он только ускорил шаг.