Похоже, все, что ему оставалось – это пожимать плечами. Нана вытащила его на зыбкую почву, в область вопросов без ответов.

– Я не знаю. Он ждал от меня этого.

– Это хорошо, что он тебе рассказал о своих желаниях. Мы об этом тоже подумаем. Но чего бы хотел именно ты? Если не думать ни о чьих ожиданиях, желаниях, просьбах. Просто какие-то идеи?

– Не знаю.

Вообще-то Тахти уже думал об этом. Абстрактно он бы выбрал журфак. Но журфак, так говорил отец, это ведь не серьезно. Не прибыльно. Нестабильно. Лучше изучить право. Устроиться в большую компанию или в суд адвокатом. Вот это надежно.

– Может, психологом.

Тахти принялся ковырять краску на столешнице.

– Почему? – спросила Нана.

– Не знаю. Это, наверное, тоже стабильно.

– Как что?

– Как право. Или еще можно рыбаком.

Ага, и уплыть отсюда к едрене фене. Тогда уж сразу пилотом. Прямой рейс Лумиукко – Вердель. Вот что ему бы подошло.

– Но ты же все время фотографируешь, – сказала Нана. Сказала как бы между прочим, но эти слова тоже отозвались болью в груди.

– Это другое, – огрызнулся Тахти. Он сам не ожидал от себя такого тона.

– Какое? – голос Наны остался спокойным.

– Это личное. Это так, хобби.

– А чем отличается хобби?

От ее вопросов у Тахти создавалось ощущение, что он на допросе. Он не хотел на них отвечать не хотел на них отвечать не хотел на них отвечать.

– Ну, хобби – это то, что нравится. Поэтому фотография – это хобби.

– А почему ты не хочешь заниматься тем, что нравится? Все время и всерьез?

Да потому что мне страшно, что ничего не выйдет, внутри кричал он. Ничего не выйдет!

А еще его волновало другое.

– Это вообще секрет, – сказал он. – Как вы узнали?

– Наверное, потому что покупаю тебе пленки.

После этих слов он почувствовал себя преданным. Будто его секрет разболтали всему миру. Теперь все разрушат. Теперь он не сможет снимать.

– Может, тебе стать фотографом? – предложила Нана.

– Журналистом, – поправил ее Тахти.

– Почему именно журналистом?

– Мне интересны люди. Истории людей.

– Тогда сделай это.

– Я совсем не творческий человек.

– Единственное, чего тебе нужно в себе найти, так это уверенность в своих силах, – сказала она, будто это было проще простого. Словно советовала ему взять с собой зонт во время дождя. – Попробуй.

– А если я провались?

– Попробуешь еще раз.

Вот так. Всего-то.

– Мне негде жить.

– Не усложняй. Если это беспокоит тебя больше всего, то я хочу тебе напомнить: мои двери всегда для тебя открыты.

– У вас и так полно забот, – сказал Тахти. – Вы же не только мой опекун.

– Да, я не только твой опекун, – она улыбнулась. – Мне хотелось бы еще быть твоим другом.

– Я ведь не это имел в виду, – сказал Тахти чуть слышно.

Внутри царил такой кавардак, будто его огрели пыльным мешком, а потом постирали в стиральной машинке. Его даже начало тошнить.

– Давай попробуем сделать это вместе, – сказала Нана. – Я узнаю, что нужно для поступления.

В ее глазах бликами лежал свет. Она улыбалась своей мягкой, успокаивающей улыбкой. Его тошнило, а Нана улыбалась. На нее смотришь – и почти веришь, что что-то может получиться.

– Наверное, – Тахти кивнул, но уверенности в нем не было.

Он хотел уйти. Можно ему уже уйти? Пожалуйста.

– Вот и хорошо, – сказала Нана.

Минус одно дело в ее списке дел. Плюс одна причина для дрожи в руках Тахти. Он встал.

– Спасибо. Да. Я постараюсь.

Он запахнул куртку и вылетел из зала с такой скоростью, будто от этого зависела его жизнь. Не так уж далеко от правды, если на то пошло.

Вечером Нана вычеркнет из своего ежедневника еще одно дело. А Тахти будет сидеть одетый на кровати и дрожать всем телом.

Я боюсь людей боюсь людей боюсь людей.